Воздухоплаватели
Шрифт:
– Да не совсем, - старший лейтенант Гречаный пытается быть игриво-беззаботным, - самолет оборвал наш трос, понимаешь ли. Мы, так сказать, в свободном полете. Летим, правда, к переднему краю. Очевидно, придется прыгать...
Девушке все еще не верится, что заманчивый на земле ночной полет обернулся в воздухе такой пугающей неожиданностью. Она медлит. Затем тряхнув головой - эх, была не была! - решительно переваливается через борт. Гречаный слегка подталкивает ее в ночную зияющую пустоту и напутственно кричит вдогонку:
– Не забудь дернуть за кольцо!
Некоторое
Тогда воздухоплаватель вскрывает аэростат при помощи разрывного устройства, собирает карты и выбрасывается через борт сам.
Глубокий снег смягчает удар. Гречаный освобождается от парашюта и, вобрав в себя сколько хватило сил морозного ночного воздуха, зычно призывает девушку. В ответ - лишь жутковатое в ночи, приглушенное эхо да таинственные лесные шорохи и вздохи.
С девушкой могло случиться что угодно. Ведь опыта парашютных прыжков никакого, а тем более ночных. Но кто же думал-гадал, что придется прыгать? Гречаный, потоптавшись на месте и покричав до хрипоты, решает прокладывать себе дорогу по ветру. Тяжел ночной мартовский снег, унты вязнут в сугробах, проваливаются в невидимые под снегом звериные норы, дышится тяжело...
Много ли, мало проходил Гречаный, но усталость сковала все тело верный признак того, что не так уж и мало, и тогда он, достав пистолет, стреляет в воздух. Невдалеке послышался радостный девичий возглас:
– Я здесь!
Вот тебе и на! Он спешит на зов и замечает наконец в темноте ефрейтора Дашко. Она, оказывается, при прыжке потеряла унт, боится идти дальше.
– На вот, держи мой носок шерстяной, - снова обретает утраченную было бодрость Гречаный, и вместе они отправляются на поиски отряда...
Что тут говорить - прав был моторист Заруба или не прав, в чем-то, видимо, и не ошибался, опыт уже подсказывал. Ну а соответствующей строкой лег в инструкцию воздухоплавателей и этот эпизод.
* * *
Получив срочный вызов в штаб артиллерии 42-й армии, я явился и доложил о прибытии генералу М. С. Михалкину, никак не предполагая, чем вызвана эта срочность. За два года совместной работы многое узнал я об этом незаурядном в своей профессии артиллеристе. Еще до революции он трудился на Пулковском заводе, в восемнадцатом добровольцем вступил в Красную Армию и с тех пор уже не снимал шинели. Начинал солдатом - стал генералом.
Особенно прославился Михаил Семенович при отражении вражеских атак у Пулково в сентябре сорок первого года, когда дневал и ночевал на передовом наблюдательном пункте у развалин обсерватории. Он был в курсе всех боевых дел на своем фронте, а хозяйство ею немалое. Командиров частей, как правило, вызывал к себе на КП. Глаз - у стереотрубы, ухо - у телефонной трубки. Тут у него и карта огней под руками, тут принимает решения, отдает команды...
Мы, воздухоплаватели, уважали требовательного генерала за оперативность, четкие и ясные распоряжения и, главное, умение использовать наши аэростаты. Михаил Семенович в свою очередь умел ценить самоотверженность корректировщиков и всегда благодарил нас за выполнение поставленных задач. Приятно было и приказы его выполнять, и просто общаться как с человеком.
В тот раз генерал Михалкин не сразу назвал причину вызова. Вымеряя шагами землянку, сначала сообщил, что наша 42-я армия вместе с 67-й и 54-й переходят в подчинение вновь образованному 3-му Прибалтийскому фронту, что командующим его назначен генерал И. И. Масленников.
У меня невольно вырвалось:
– А что же ждет нас, воздухоплавателей?
Михаил Семенович озабоченно поворошил седую прядь, которая резко высвечивала в темной шевелюре, и ответил:
– Поработаем с тобой на Ленфронте. Там еще много незавершенных дел...
Конечно, жаль было расставаться с друзьями-артиллеристами, но приказ есть приказ.
Генерал проинформировал меня о предстоящих наступательных операциях фронта на Карельском перешейке. Дело в том, что руководители реакционного правительства Финляндии отвергли условия нашего правительства, на которых она могла бы выйти из войны против СССР, поэтому Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу провести Выборгскую наступательную операцию по разгрому финнов на Карельском перешейке, освободить советскую территорию, восстановить государственную границу и заставить Финляндию выйти из войны.
– Выезжай, Филиппов, срочно в штаб артиллерии фронта - там получишь все необходимые указания о передислокации дивизиона, - заключил генерал Михалкин. - Отряды должны сняться с позиций скрытно и строго секретно. Все карты с нанесенными целями противника передай в разведотдел майору Огурцову. А на Третьем Прибалтийском фронте будет работать восьмой дивизион Басалаева.
В подробности генерал не вдавался, а я вопросов больше не задавал и, получив предложение отправиться с ним завтра же утром, с готовностью согласился.
Поездка с Михаилом Семеновичем запомнилась мне во многих подробностях. Хороший рассказчик, он интересно умел говорить, казалось бы, о простых наших буднях войны. Многое я узнал и про военные дела, и про его жизнь, многое неожиданно рассказал и о себе, о том, как воевал сапером в сорок первом сорок втором. Генерала это совсем не удивило. Он, выяснилось, тоже когда-то был сапером и даже кавалеристом, служил здесь, на Псковщине, вместе с Рокоссовским. Не удивило его и то, что я не кадровый офицер и не "коренной" воздухоплаватель и что в нашем дивизионе много таких, призванных во время войны.
– Известно, - после короткого раздумья заметил генерал, - что противник полагал, будто потери в командных кадрах в начале войны невосполнимы. А получилось так, что командный и рядовой состав из запаса быстро освоил военные специальности. Вот хотя бы в вашем дивизионе. А такое ведь во всех родах войск. Скорое становление воинов - мастеров своего дела - ныне типичное явление. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Есть где учиться, есть у кого учиться. Расскажу такой случай. - Михаил Семенович поудобнее умостился на сиденье и поведал мне одну историю.