Воздушная тревога
Шрифт:
— А что случилось с Марион?
Элейн глянула на меня через плечо.
— А, влипла в какую-то историю. Четыре дня нарядов вне очереди. Передать ей ваш привет? — В глазах Элейн сверкнул дьявольский огонек.
У меня вдруг засосало под ложечкой.
— Из-за чего она влипла? — спросил я.
— Об этом, мой дорогой, она не распространялась. — И снова я уловил этот огонек в ее глазах. Мне стало неловко. — Уж не вы ли, случаем, всему причиной, а? Вы, похоже, времени вчера вечером даром не теряли.
Я не
Элейн дружеским жестом сжала мне руку.
— Не расстраивайтесь. Я передам ей ваш привет.
И одарила меня сладкой как сахар улыбкой.
Я ответил ей ухмылкой, наверное, ужасно глупой, и вышел с парнями из палатки. Когда мы пересекали плац, направляясь к большому корпусу ВТС, за которым находилась вечерняя столовая, Кэн сказал:
— Сучка она, правда?
— А, не знаю, — ответил я. — Я ведь был как в воду опущенный, разве нет? Я договорился встретиться там с Марион, а она не пришла.
Кэн засмеялся.
— И все равно она сучка. Ты не знаешь Элейн. Она умеет быть по-настоящему милой, хотя эти ее «мой дорогой» несколько отдают дешевой стороной Пикадилли. А иногда прямо кошка, и всё. Тайни считает ее образцом всех добродетелей. Он очень прост. А она неразборчива в своих связях, насколько это возможно в лагере. Она в самом прямом смысле хочет каждого мужчину, какого только видит.
Я промолчал. Да и что тут скажешь? На Элейн мне было наплевать. Я гадал, из-за чего влипла Марион.
— Ты что-то совсем нос повесил, старина, — сказал Кэн. — Неужто в самом деле тревожишься за свою подружку? Несколько нарядов вне очереди ничего в жизни человека не значат.
— Просто я вымотался, вот и всё, — ответил я.
В столовой уже было много народу. Мы заняли единственный свободный стол у стены рядом с кухней. Духота была почти невыносима. Мы все заказали бифштекс с луком, а пока ждали, выпили еще пива.
— Ну, за наши ночные трофеи, — сказал Четвуд, поднося стакан к губам.
— Что ты хочешь этим сказать — за ваши ночные трофеи? — спросил Бисли, молоденький паренек с другого орудия.
Началось все совершенно безобидно, но вскоре разгорелся настоящий спор.
— Ну, а какой трубкой вы стреляли? Двенадцатой? Ну, так слушай, голубчик, тот самолет упал на краю аэродрома. Он не мог быть выше трех-четырех тысяч футов, когда вы открыли огонь. Двенадцатка была бы далеко за пределами цели.
— Дружище, я своими глазами видел, как наш снаряд взорвался у самого носа самолета.
— Ну, а Джон смотрел в бинокль, и он говорит, что наш взорвался рядом с крылом. А отвалилось-то крыло. Во всяком случае, ты ведь был наводчиком? Как же, черт побери, ты мог видеть? Я тоже наводил, и я ничего
Спору этому не было конца, и он казался бессмысленным. Главное в том, что наше подразделение сбило самолет. Наконец нам подали еду. Только я начал есть, как увидал вошедшего Эндрю Мейсона. Он остановился в дверях, оглядел зал и направился прямо к нашему столу. Он казался возбужденным.
— Тебе надо немедленно явиться в канцелярию, Хенсон. Тебя хочет видеть мистер Огилви.
Судя по тону его голоса, дело было срочное. Моя вилка застыла в воздухе.
— О, черт! — сказал я. — Зачем это я понадобился?
Но я уже понял, зачем. И почувствовал себя, как репортер-новичок перед первой беседой с редактором.
— Не знаю, — ответил Мейсон. — Но у него сидит командир авиакрыла Уинтон. Я искал тебя повсюду.
Я встал.
— Не будь дураком, — сказал Кэн, — сначала поужинай.
Я заколебался.
— Мне кажется, лучше пойти сразу, — сказал Мейсон. — Дело, по-моему, срочное, а я уже тебя порядочно разыскиваю.
— Ну что ж, — сказал я.
Надев кепи, я последовал за ним из столовой. Я нервничал. Что-то, наверное, вышло не так с телеграммой. Тогда — не миновать беды. Маловероятно, чтобы Огилви понял мое объяснение. Слава богу еще, что Вейл не королевский офицер, а гражданский человек — это большая разница.
Мейсон сразу же провел меня в кабинет. Командир авиакрыла Уинтон сидел на стуле рядом со столом Огилви. Когда я вошел, оба взглянули на меня. Я козырнул.
— Вы желали видеть меня, сэр? — Я застыл по стойке смирно.
— Вы поручили члену ЖВС по фамилии Шелдон отправить сегодня вашу телеграмму?
Стало быть, я оказался прав. Я кивнул.
— Да, сэр.
— Это ваша телеграмма?
Он протянул мне телеграфный бланк. Послание, нацарапанное мною утром в ВТС на обратной стороне конверта, было написано на нем четким женским почерком.
— Да, сэр, моя.
— Невероятно, зенитчик Хэнсон, совершенно невероятно. Вы отдаете себе отчет в том, что косвенно обвиняете мистера Вейла в чем-то таком, о чем вы не смеете заявить вслух? В чем вы его обвиняете?
— Я не думал, что в чем-то его обвиняю, — ответил я.
— Тогда почему же вы испрашиваете у своего друга все подробности о Вейле? У вас для этого наверняка должна была быть какая-то причина.
— Это было чисто личное послание сотруднику по газете, сэр.
— Раз вы в армии, ничего личного нет. Вам еще повезло, что на нашей базе цензуры как таковой нет. Но ваша телеграмма была до того пугающая, что начальница почтового отделения в Торби сочла благоразумным позвонить в штаб авиабазы, чтобы узнать, имеет ли право эта из ЖВС отправлять ее. — Он замолчал и посмотрел на командира авиакрыла. — Возможно, вы хотели бы задать солдату несколько вопросов, сэр?