Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945
Шрифт:
Я предположил, что это письмо, возможно, было больше чем просто послание своему бывшему бомбардиру; до некоторой степени, с его данью уважения к отцу и высказанными надеждами по отношению к детям, оно звучало как исповедь и завещание.
– Для человека, который ненавидит писать письма, это, так или иначе, было чертовски хорошее письмо, – произнес Пол.
Звонок из Австралии раздался вскоре после того, как телевидение Би-би-си переключилось с крикета на скачки в Аскоте [155] . Голос Дига на другом конце провода был сильным и четким. Я сказал ему, что Пол нашелся, и вручил трубку Полу. Радостное приветствие Дига было ясно слышно на расстоянии в два метра. Мы спросили, если удастся оплатить проезд, сможет ли он приехать в Англию. Идея ему понравилась, но он, казалось, сомневался. В течение следующих шести или восьми месяцев он был сильно занят проектными работами, плотный график должен быть сохранен. Перед тем как повесить трубку, я сказал:
155
Аскот –
– Если ты интересуешься матчем по крикету, Гревеней и Флетчер ошиблись.
Возникла небольшая пауза.
– Текущий счет на этот момент, – произнес Диг, – Англия ведет 235 к 5.
Потом Пол сказал мне:
– Звонок в Австралию довольно дорогой способ узнать текущий счет только потому, что телевидение переключилось на скачки в Аскоте.
Возвращаясь обратно в Лондон, я вспомнил то, что Пол сказал совершенно внезапно. Отвлекшись от наблюдения за крикетом, он повернулся, чтобы сказать: «Конечно, ты и я отличались от остальных. Мы, безусловно, были самыми безответственными в экипаже».
Это была правда, которую я упустил.
Глава 8
МАЙК
Когда война закончилась, множество сержантов из числа членов экипажей самолетов были понижены в звании до рядовых и посланы в учебные центры RAF для переобучения на другие специальности. Это бездушное, бюрократическое разжалование людей, которые служили своей стране, стало жалкой страницей в истории RAF. Психологический эффект от переключения с боевых вылетов, которые были жизненно важны для победы, на то, что после понижения в звании тебе мог приказывать сделать то или это капрал, который в своей жизни никогда не летал, был разрушительным. Мой собственный опыт был унизительным. Я прибыл в Крануэлл [156] первым из массы разжалованных членов экипажей, и, поскольку я был первым, власти не знали, что делать со мной. Я был расквартирован с множеством недавно призванных молодых авиаторов, которые были изумлены, обнаружив в своей среде флайт-сержанта, завершившего тур боевых вылетов. Поскольку политика понижения в званиях не афишировалась [157] , они вполне естественно полагали, что в ходе своего тура я проявил нехватку моральной устойчивости и это было моим наказанием. Они не думали, что человек может с почетом пройти тур боевых вылетов и закончить его рядовым.
156
Крануэлл – поселок в 20 км южнее г. Линкольн, где находятся авиабаза и колледж RAF.
157
Это касалось и офицеров, зачисленных после войны в кадровый состав RAF и продолживших службу. Даже известные асы были понижены в звании на несколько ступеней, и можно только догадываться, что они при этом чувствовали.
Лишь когда прибыли другие пониженные в званиях члены экипажей, мое положение улучшилось. Затем всех нас поселили вместе и сказали, что вне службы мы можем носить знаки различия, полученные во время боевых вылетов, но, потому что мы испытывали негодование от того, как с нами поступили, мы сделали все возможное, чтобы создать проблемы, прежде всего самим себе, и я должен сказать, что мы весьма преуспели в этом. Флагшток на плацу был сожжен дотла, а когда война на Дальнем Востоке завершилась, мы все ушли в самоволку. Однажды я был обвинен сразу по пяти пунктам в поведении, наносившем ущерб порядку и дисциплине. Все это может показаться ребячеством почти четверть века спустя, но в то время мы были охвачены негодованием, и злоба на понижение в звании почти никогда не покидала меня в течение первых нескольких дней в Крануэлле. Я теперь не мог никому рекомендовать когда-либо вызваться добровольцем для выполнения опасных заданий на службе Великобритании, не предупредив его о том, что, как только его используют, он должен быть готовым к тому, что с ним обойдутся как с отработанным материалом.
После демобилизации я вернулся к изучению юриспруденции и обнаружил, что было трудно остепениться и приступить к этому занятию. Когда правительственный грант в 1949 г. закончился, я, лишь сдав промежуточные экзамены, устроился на полный рабочий день клерком в адвокатскую контору в Стамфорде, в Линкольншире, и продолжил обучение уже заочно. К этому времени Одри и я были женаты и у нас было двое детей. При моей еженедельной зарплате в шесть фунтов мы жили довольно плохо. Бедность размывает любовь, и меня никогда никто не убедит, что брак укрепляется тревогами о деньгах или что общие материальные затруднения связывают мужа и жену еще больше. Однако в конце концов я сдал заключительные экзамены, и моя зарплата была увеличена до десяти фунтов в неделю. В возрасте двадцати семи лет я, наконец, встал на свой путь. Вскоре после этого родилась Бренда, наш третий и последний ребенок.
Поскольку эта книга – о семи мужчинах во время войны и о тех же самых семи мужчинах спустя много лет, нет никакого смысла больше распространяться обо мне самом, кроме того, как ответить на те же самые вопросы, которые я задавал остальным и на которые еще не ответил в других местах.
Перед демобилизацией у меня возникли боли в спине и ногах, которые были диагностированы как фиброз, и с медицинской точки зрения меня перевели в категорию СЗ, означавшую, что я годен только для службы в Великобритании. Эти боли продолжались время от времени в течение многих лет, пока в 1956 г. не был поставлен диагноз
Я никогда не пытался требовать выплаты пенсии за эту инвалидность, но ортопед, лечивший меня, сказал, что, вероятно, полеты вызвали болезнь, хотя точные ее причины были неизвестны фактически так же, как и способы лечения. Он рассказал, что физическое напряжение в течение длительного периода, кажется, располагало людей к анкилозу и что много военнопленных, находившихся в руках у японцев, страдали им. Он также был отчасти несколько странной профессиональной болезнью индийских факиров.
Относительно того, стоила ли война всех тех усилий, я верил тогда и все еще полагаю так сейчас, что если бы нацистская Германия выиграла войну, то мир был бы еще в большем беспорядке, чем ныне. Англичане и американцы могут обвиняться неграми и другими цветными народами в том, что они расисты, но в Великобритании и Соединенных Штатах нет никаких лагерей уничтожения, которые, конечно, предназначались бы для них в мире, находящемся под властью нацистской идеологии. Даже если единственная заслуга союзников, выигравших войну, состояла в том, что были уничтожены газовые камеры нацистов, то одно это уже заслуживает одобрения. Я сожалею, что мои бомбы убили многих и сделали многих бездомными, но я не стыжусь. Если необходимо удалить злокачественную опухоль без использования анестезии, то окружающие ее ткани неизбежно пострадают. Я был лишь маленькой частью скальпеля.
Что касается бомбардировки Дрездена, то я должен пояснить, что я никакая не героическая личность, которая преднамеренно не исполнила приказ. Ведущего бомбардира не было слышно в эфире, так что я избавился от своих бомб так, чтобы они упали, не причинив никому вреда, но еще на инструктаже экипажи получили от ведущего указание сбрасывать бомбы на пожары (это было обычной практикой, когда никакие точечные цели нельзя было разглядеть), и я абсолютно уверен, что должен был сказать Дигу, чтобы он пролетел над центром города, а не над его южной окраиной. Когда Дэвид Ирвинг собирал материалы для своей книги «Разрушение Дрездена», я был одним из многочисленных членов экипажей, участвовавших в том налете, у которых он взял интервью. Я спросил его о бомбардировщике наведения, и некоторое время спустя он написал в своем письме: «Я узнал подробности о ведущих бомбардирах в ходе двух дрезденских налетов. Один теперь главный редактор «Флайта» [158] ; другой, канадец, – ведущий бомбардир во время вашего налета, – был на «Ланкастере», который стал единственным не вернувшимся обратно из 61-го «Патфайндера». Теперь стало ясно, почему в эфире не было никакого ведущего бомбардира. Он был убит.
158
«Флайт» – один из самых старых английских журналов об авиации.
Я думал, что «Разрушение Дрездена» была лучшей книгой, чем полагал Пол. Насколько я могу сказать, она вполне точная, за исключением ошибки в оценке вероятного числа погибших людей, ошибки, причиной которой стало не отсутствие у автора усердия, а нежелание властей Восточной Германии опубликовать точные данные. Сейчас представляется, что достоверная оценка количества погибших может быть в 25 000, а не в 100 000, как предполагалось. Но эта статистика, необходимая для исторической точности, не укладывается в человеческое представление. Нельзя использовать таблицу умножения для трагедии. Я думаю, в четвертой части своей книги автор слишком подробно остановился на последствиях налетов; это представляется описанием ужаса ради ужаса, а не ради гуманизма.
Это любопытный факт, что нравственное возмущение в стране изменяется обратно пропорционально тому, какой климат преобладает в стране, война или мир, то есть когда страна посвящает себя войне, ее нравственное возмущение направлено на другую страну, ее противника, на то, что та сделала или делает. Когда же в стране мир, это чувство нравственного возмущения направлено внутрь нее, и некоторые, словно кающиеся распутники, начинают бить себя в грудь, вспоминая о прошлых грехах. Когда сэр Артур Харрис опубликовал свое «Бомбардировочное наступление», в котором ясно давалось понять, что RAF подвергали массированным бомбежкам целые города, не определяя, есть ли в них военные цели, последовала волна протестов со стороны лидеров церкви и других лиц, претендующих на руководящую роль по части морали. Но любопытно, что все эти люди хранили благоговейное молчание, когда совершались эти преступные бомбардировки со сплошным поражением, – и утверждение, что они ничего не знали, не выдерживает критики. Тысячи членов экипажей и наземного персонала знали, так почему они не знали? И не выдерживает критики и утверждение о том, что им затыкали рты. Возможно, Королевский совет или Уинстон Черчилль не смогли бы пойти против такой массы мнений. Простой факт – когда чьему-то выживанию угрожает опасность, каждый благодарен тому, кто предлагает защиту, но как только эта опасность минует, все начинают стыдиться того, что их интеллектуальные теории были так легко опровергнуты примитивными инстинктами или чувствами, и бывшие помощники немедленно становятся объектом враждебности, вызванной этим ощущением позора. Каждый знает (и конечно, это должны знать американцы после того, как они помогали Великобритании в двух мировых войнах), что лучший способ приобрести противника в мирное время состоит в том, чтобы оказывать ему практическую помощь во время войны. Никто не любит своих кредиторов.