Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
Братья ходили на охоту, убили огромного волка. Папа им устроил на большом пруду высокую ледяную гору. По вечерам подвешивали на ветках елок цветные бумажные фонарики. Под нависшими шапками снега на ветках светились разноцветные огни. Катались с горы до поздней ночи. Вся деревня собиралась на пруд… По вечерам любили мы все собраться в охотничью комнату, около угловой, где спали братья. На зиму дверь из прихожей в большую залу и гостиную заставляли тамбуром. Машин рояль перетаскивали в прежнюю большую детскую, налево от коридора, там мы и жили с Машей, а мамина спальня была напротив в маленькой комнате. Там всегда было жарко натоплено. Рядом в длинной проходной стояли сундуки, и спала няня Арина Михайловна. В охотничьей по вечерам топилась печка, на стенах висели под стеклом Володины коллекции бабочек и жуков. За стеклом книжного шкафа лежали
На столе, где мы обедали, кипел самовар. Сидела мама с вязаньем или вышиваньем в руках, а мы все забирались на большой диван, и тут начиналось самое интересное: кто-нибудь читал вслух романы Жюля Верна или Диккенса или рассказывали по очереди страшные истории. Особенно хорошо рассказывал Ваня. Помню, раз сидели мы так и — вдруг, на самом страшном месте рассказа за окном показалась голова цыгана… мы с Машей в ужасе закричали, даже мама испугалась, а Коля и Варя, вооружились ножкой от папиной астролябии и «шпагой майора» (история «шпаги майора» — туманна. Она принадлежала одному из предков Егора Ивановича — героя Отечественной войны 1812 года — прим. авт.), которая всегда стояла в охотничьем шкафу и отправились в обход. С тех пор они каждый вечер обходили вокруг дома. Раз во время обхода чуть было не случилась беда. Захотел подшутить над братьями племянник Кирилла, Прохор. Надел вывороченный тулуп и подкатился им на дорожке под ноги. Чуть было они его не убили, — подумали, что это медведь, хорошо, что с ними ружья не было, и он во время закричал…
На праздниках было очень весело: приехали Петровы (семья сестры Анны Николаевны — Варвары, вышедшей замуж за Александра Петрова. Их дети — двоюродные братья и сестры — были очень дружны с детьми Жуковских. Имение Петровых Васильки было в 17 верстах от Орехова, — прим. авт.) из Васильков, устроили живые картины. Машенька была Психеей, а меня нарядили амуром с крылышками, я была очень маленького роста. Братья сделали себе страшные маски. Ваня пугал меня, когда я ложилась спать. Высунется из-за ширмы и пищит: «И за что ты меня не любишь?» Раз они так напугали няню Аришу, что потом не знали, как ее успокоить. Уговорили Володю залезть в сундук, который стоял в коридоре и оттуда тоненьким голоском пропищать: «Арина Михайловна-а-а…». Няня так и обомлела, а Володя выскочил, и ну плакать, — тоже испугался, он очень любил Арину Михайловну. Я всегда боялась нашего коридора. Бежишь, даже дух замирает. Там в углу жила Володина сова. Кормили ее мышами из мышеловки. Она съест, а потом аккуратно плюнет комочек шкурки. Братья все хотели подсмотреть, как она это делает и меня подсылали, но сова при нас никогда не хотела плевать и ждала ночи. У Володи всегда водились разные звери и птицы. Папа называл его «мой профессор зоолого-ботаник». Коля и Варя тоже всегда возились с охотничьими собаками и с Володиными зверюшками. Ваня и Маша почти всегда были вместе: они играли на рояле, пели и сочиняли стихи…»
Долго не могла молодежь Жуковских забыть Рождественские дни и веселые святки 1869 года. Вера Егоровна помнила ту зиму всю жизнь и называла ее «счастливые сны детства». Есть и чудное письмо Николая Егоровича своему другу Щуке об тех зимних днях в Орехове, где он подробнее рассказывает об удачной охоте.
Однако ждет продолжения рассказ о Жуковских и Зубовых…
* * *
…Как-то, лет тридцать тому назад, с затаенной надеждой обнаружить что-то доселе мне на глаза не попадавшееся, разбирала я в очередной раз наш семейный архив. И действительно: вскоре в руках у меня оказались невесть где прятавшиеся до сих пор две небольших книжицы старинных синодиков-поминаний со многими именами живых и усопших родичей.
Один помянник, с изображением Распятия Христова с предстоящими Богородицею и святым Апостолом Иоанном Богословом на обложке, издания 1883 года, принадлежал моей прапрабабушке Анне Николаевне Жуковской (он был и надписан ее рукой). Ветхая книжечка рассыпалась в руках, но имена, занесенные в него какой-то удивительно насыщенной черно-коричневой тушью, старинным изысканным почерком и, по всей вероятности прапрабабушкиной рукой, читались прекрасно. Пред каждым именем алело надписание киноварью: «О здравии Болярина» или «Болярыни» имярек… Другой помянник — за 1897 год — принадлежал дочери Анны Николаевны, Вере Егоровне Микулиной, прабабушке.
Сколько драгоценных сведений хранили эти две старинные, ветхие книжицы… Имена людей знаемых и неизвестных,
Казалось бы, ну что же мог добавить помянник к тому, что и так было известно о близких связях Жуковских и Зубовых? Но одно дело сухие факты, другое — любовь и молитвенная память. В.Н. Зубов скончался в 1857 году. Книжечка помянника Анны Николаевны Жуковской была издана в 1883 году. Сама прапрабабушка прожила на свете 95 лет и до своей смерти в 1912 году — более полувека! — всегда поминала на домашней молитве и за службой в храме друга и благодетеля семьи графа Валериана. Поминал, конечно, своего крестного отца и Николай Егорович, и его братья и сестры, а потом и внуки Анны Николаевны, и пра, и праправнуки ее…
А вскоре, уже после обретения помянников, мне приоткрылось и еще одно удивительное совпадение, утверждающее не формальную, — по долгу христианскому, не отчужденную «благодарность благодетелю», а именно подлинную, душевную и Богом благословенную связь Зубовых и Жуковских. Тому подтверждение нашла я на старом кладбище Донского монастыря.
Коллаж: слева — направо — Анна Николаевна Жуковская (мать Николая Егоровича Жуковского), Вера Егоровна Микулина (урожденная Жуковская, младшая сестра Николая Егоровича) и няня Арина Михайловна, вырастившая всех детей и внучек Анны Николаевны, приехавшая с нею еще будучи крепостной девушкой из имения Стечкиных Плутнево Тульской губернии, где родилась Анна Николаевна.
(Коллаж Екатерины Кожуховой).
…Когда в 1921 году Николай Егорович скончался, решено было похоронить его в Донском монастыре, где уже ждала его могилка любимой дочери Леночки (20/1 июня 1892–1920), скончавшейся двадцати шести лет от скоротечной чахотки.
Отец и дочь упокоились за алтарем Большого собора Донского монастыря на красивейшем возвышенном месте — над фруктовым садом, цветущим по веснам и со множеством обитающих в нем птиц… Через четыре года рядом с отцом и сестрой был погребен и Сергей Николаевич Жуковский (1900–1924), тоже безвременно скончавшийся двадцатичетырехлетний сын Николая Егоровича.
Рядом, буквально в нескольких шагах от места упокоения Жуковских стоит небольшой храм-ротонда в честь преподобного Александра Свирского. Сколько раз, навещая могилу родных, я останавливалась и у этого, всегда закрытого на замок храма-часовни, машинально перечитывая памятное надписание, свидетельствующее о том, что передо мной родовая усыпальница графов Зубовых. Но как-то смысл этого сообщения до ума не доходил: да и никогда и никто в нашей семье не упоминал о том, что рядом с могилой Жуковских упокоились столь близкие им ореховские соседи и друзья графы Зубовы, хотя Жуковские — Анна Николаевна и Мария Егоровна — и присутствовали на отпевании и похоронах графа Валериана. Но однажды, в ту пору, когда только зародилась у меня мысль о написании этой книги, навещая на Радоницу своих присных, я вновь замедлила у храма преподобного Александра Свирского… Вот тогда-то, наконец, внезапно и осознала, что передо мной еще одно чудо Божественного промышления: как это не невероятно, но и вечный покой Жуковские и Зубовы обрели по соседству.
Надо было только еще кое-что уточнить…
Оказалось, этот храм-усыпальница был возведен в конце XVIII века графом Н.А. Зубовым над захоронением своего отца — графа Александра Зубова. Не берусь утверждать с точностью, но, кажется, и сам Николай Александрович был там похоронен. Во время наполеоновского нашествия храм-ротонду разграбили и разрушили, а восстанавливать его пришлось уже овдовевшей графине Наталье Александровне, Суворочке, матери графа Валериана Николаевича. И храм этот вдова Николая Зубова полностью восстановила, скорее всего, там он и был погребен. Сама же Суворочка была похоронена под Петербургом в Свято-Сергиевой Пустыни, — в еще одной — Петербургской — усыпальнице Зубовых.