Вождь и призрак
Шрифт:
Пораненная рука капитана была Забинтована, так что Гартман сам прикурил сигарету и положил ее Бруннеру в рот. В глазах капитана все еще читалась настороженность. Он кивнул, благодаря за сигарету.
— Я из абвера…
Обстановка в палатке переменилась до смешного молниеносно. Мужчина, напряженно застывший на носилках, облегченно откинулся на подушки.
— Я ждал гестапо.
— Что ж, вам повезло. Если не считать этого… — Гартман кивнул на забинтованную руку Бруннера. — Но все-таки вы остались живы…
Абверовец посмотрел на болтающийся
— Восточный фронт? Я так и думал. А здесь вы, должно быть, чувствовали себя спокойно, думали, что вы уже послужили верой и правдой рейху и будете теперь наслаждаться тихой жизнью, пока не кончится эта треклятая война?..
Возможно, сказывались профессиональные навыки… а скорее, Гартман от природы был большим знатоком человеческой психологии. Как бы там ни было, он всегда говорил именно то, что нужно. Глаза Бруннера вспыхнули, и вся его сдержанность куда-то подевалась.
— Совершенно верно! — страстно закивал Бруннер. — И вдруг на тебе — сегодня утром все это полетело к чертям! Вы знаете, что только мне удалось уцелеть? А ведь тут у меня были друзья… Если бы это случилось в России, я еще мог бы понять… Но здесь глухомань, никто о таком и месте-то — Шпилфелд-Штрассе — не слыхал!.. А все эта стерва, я уверен…
— Расскажите мне об этой… стерве, — проникновенно попросил Гартман.
Бруннера словно прорвало, он взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило до того момента, как мир «полетел в тартарары». Гартман слушал, не перебивая, только предложил Бруннеру еще одну сигарету. Однако описание парочки, чьи бумаги Бруннер проверял за несколько секунд до катастрофы, повергло Гартмана в недоумение.
— Девушка была блондинкой или брюнеткой? — небрежно поинтересовался он.
— Понятия не имею. Она покрыла волосы платком… ну, как носят крестьянки.
— Она говорила по-немецки свободно?
— Да, как мы с вами.
Спутника девушки Бруннер описал еще более неопределенно. Гартман почти не сомневался, что это Линдсей, но опять-таки полной уверенности у него не было. Кроме того, Бруннер не видел партизан, нападавших на пограничную заставу.
— Они впервые забрели так далеко на север, — сказал он, размышляя вслух. — И я ума не приложу, зачем. Наверно, их привлек вагон с боеприпасами.
— А многие знали, что сегодня должны грузить боеприпасы?
— Ну, что вы! Вы даже не поверите, какая строгая у нас секретность, когда дело касается подобных вещей. Мы узнаем о вагоне, только когда он уже появляется и к заставе подъезжает грузовик с боеприпасами.
— То есть партизаны не могли узнать о том, что вагон сегодня окажется здесь?
— Насколько я могу судить — нет.
— Куда вас посылают? — спросил Гартман, вставая и направляясь к выходу.
— Мне дали отпуск. Я уже несколько месяцев служу сверх положенного. Полковник в Граце — очень приличный человек. Мне так далеко добираться до дому… Я живу во Фленсбурге. Вы знаете, где это?
— На датской границе… — Гартман слегка улыбнулся. — Вернее, там, где до сорокового года БЫЛА датская граница. Когда доедете до дому, ходатайствуйте перед местным командованием, чтобы вас списали на «гражданку». Вы сделали для Родины все, что могли. Удачи вам, Бруннер!
Гартман чисто случайно встретил санитара возле перевязочного пункта. Тот куда-то спешил, озабоченно хмуря брови. В руках у него был листок бумаги.
— У вас неприятности? — поинтересовался Гартман.
— Да, придется еще подержать моего пациента, капитана Бруннера. А я было договорился, что его перевезут в Грац…
— Но почему его нужно подержать здесь подольше?
— Из Вены сюда едет офицер гестапо Грубер, чтобы допросить капитана. Через три часа он будет здесь…
Гартман молниеносно принял решение.
— Немедленно отправьте Бруннера самолетом в Грац! И договоритесь, чтобы его сразу же перевезли во Фленсбург… пусть везут его через Франкфурт…
— Да, но как же Грубер?
— Я действую по приказу фюрера! — Гартман достал бумагу, подписанную Мартином Борманом и предоставляющую ему неограниченные полномочия. — Вот, прочтите. Кто-нибудь тут знает, как вас зовут?
— Нет. Все было в такой спешке… Я приехал прямо из Граца.
— Поезжайте вместе с Бруннером и проследите, чтобы он благополучно добрался до Фленсбурга. Он ваш пациент. А этого вы не получали… — Гартман взял у санитара телеграмму Грубера, скомкал ее и сунул к себе в карман. — Я не могу сообщить вам причину, по которой Бруннера нужно срочно эвакуировать. Но распоряжение исходит от самого фюрера. Ясно?
— Да, я прямо сейчас сделаю, как вы приказали.
Санитар с трепетом протянул Гартману бумагу, на которой красовалась подпись Бормана. Гартман положил ее в бумажник и отправился на вокзал, чтобы узнать, когда уходит следующий поезд на Загреб. Ягер и Шмидт не заметили, как он покинул заставу: они сидели на земле, прислонившись спиной к «мерседесу» и ели обед, раздобытый у саперов.
— Поезд отправляется через пять минут, — сказал Гартману дежурный по станции. — Рельсы починили, так что восстановлено нормальное сообщение с Югославией.
На маленьком сонном полустанке было теперь напряженно, как на фронте. Эсэсовцы, вооруженные автоматами, стояли в кабине паровоза рядом с машинистом и кочегаром. Солдат с пулеметом залез на тендер. В заднем вагоне, где перевозилась почта, прятался целый взвод: человек в каске на мгновение высунулся на улицу и тут же захлопнул дверь.
Гартман выбрал пустое купе в третьем классе с неудобными деревянными скамьями: ему хотелось привлекать как можно меньше внимания к своей особе. Через пять минут поезд двинулся на юг. Пока паровоз, пыхтя, ехал по свеженастеленным рельсам, Гартман остерегался смотреть в окно.
«Мерседес» уже исчез. Очевидно, Ягер, рассвирепев из-за того, что над ним так зло подшутили, метался по долине, разыскивая Гартмана. Временный полевой лазарет тоже исчез. Санитар тайно вывез Бруннера из Шпилфелд-Штрассе.