Возлюбленная
Шрифт:
– Вызовите дежурного анестезиолога, – сказал акушер.
Сначала появился задик ребенка в пленке и в крови. Главный врач закрепил пуповину, а акушерка отсосала слизь у младенца изо рта.
– Выглядит здоровой и нормальной, – сказал акушер. – Кажется, потеря матерью крови на младенца не повлияла. Два поверхностных пореза от ударов холодным оружием надо будет зашить. – Он показал на глубокие порезы на левой стороне животика младенца и на его правом бедре, а потом посмотрел в огромный разрез в животе матери. – Еще зажимы. И тампон.
Она стала понимать, что кровотечение прекратилось
Еще переливание крови. Нужен еще литр.
Но было поздно.
Люди, стоявшие над ней в зеленых халатах и масках, смотрели на уровень жидкости в стеклянной бутылочке, наблюдая, как он опускается в красные резиновые трубочки, ведущие к ее венам. Стрелка кровяного давления упала до мертвой точки и дважды колыхнулась. Впечатление было такое, будто люди в комнате могли ощущать, как из нее ускользает жизнь.
«Свобода, – подумала она. – Теперь свобода. И больше никакой боли». Темнота сомкнулась вокруг нее, мягкая теплая темнота, как в летний вечер. Все превратилось в длинный темный туннель с крошечными булавочками света в конце. Свет притягивал ее, становился все ярче, теплее, все золотистее, наполняя ее пылким ощущением радости и любви. Она вытянула руки, и теперь свет ослеплял ее, а она улыбалась и смеялась, как дитя. Но потом возникла тяга холодного воздуха, и она почувствовала, что скользит назад, почувствовала, как что-то тянет ее назад и вниз.
Нет. Пожалуйста. Дайте мне уйти.
Темный ледяной смерч, закружившись водоворотом, завертел ее волчком, с шумом поволок вниз, словно скоростной лифт. О, пожалуйста, нет! Она наливалась тяжестью. Свет над ней сморщивался в крошечную точку, а потом исчез.
Страх поднимался по ее телу, охватывая холодом, заключая ее в объятия, затуманивая сознание. В глаза начал просачиваться свет, грубый расплывчатый свет, холодный, враждебный, наполненный неясными зелеными очертаниями, странными звуками. Она ощутила острый укол в своем животе, потом еще один… От ужаса она закричала.
– Ничего, ничего! Все в порядке! Все в порядке!
Лица. Глаза из-за масок.
– Ничего, ничего! Все будет хорошо!
Кто-то держал в воздухе иглу. Мужчина взял ее. Опустил ее вниз. В ее паху снова возникла неистовая пронизывающая боль, и она снова закричала.
– Все хорошо! Все хорошо!
Лица растворились, превратившись в одно лицо. Глаза за толстыми стеклами. Одно лицо, омытое тусклым красным светом, неподвижное, немигающее, изучающее ее. Эрнест Джиббон.
Ей казалось, что она находилась под водой, на целые мили под водой, и слой воды давил на нее. Она попыталась пошевелиться, но тело словно налилось свинцом. Мертвая. Она была мертвой. Он знал, что она может умереть, и она это тоже знала.
Он продолжал изучать ее не двигаясь. Она посмотрела на него, на того, кто так или иначе мог бы оживить ее. Он знал ключ, знал, как снова сделать ее живой, знал эту команду, это кивок, этот рывок, эти слова, которые
Она поинтересовалась, который же теперь час. Темно, казалось, что слишком темно. Голова у нее раскалывалась, и она не могла припомнить, когда пришла сюда, давно ли здесь находится. Ей хотелось, чтобы он заговорил или улыбнулся, а может, и кивнул. Прошла добрая минута, прежде чем она сообразила, что умер-то именно он.
32
На похоронах Виолы Леттерс Чарли сидела на скамье в церкви, зажатая между Хью и Зоэ. Подальше, в том же ряду, сидели Вик с женой. Несколько других лиц тоже показались ей знакомыми – по матчу в крикет, по встречам в магазинах в деревеньке Элмвуд.
Она разглядывала отпечатанные слова похоронной службы, изо всех сил боролась с желанием зевнуть, потому что спала всего лишь два часа. Ее наряд, темно-синий костюм, купленный в прошлом году, был ей тесен. Чарли надеялась, что он достаточно траурный.
Частицы наших тел имеют электромагнитные заряды. Когда наши трупы разрушаются – путем ли кремации или похорон, – все это тем или иным образом возвращается обратно, в землю, совершает новый цикл развития. У каждой частицы сохраняется своя память, как и у крохотного кусочка видеокассеты.
Слова Хью эхом отдавались в ее сознании.
Лицо Эрнеста Джиббона внимательно смотрело на нее. Неподвижное. Мертвенно-бледное.
Посмотрев на дубовый гроб с медными ручками и с цветами наверху, Чарли опять задумалась, была ли какая-либо связь между тем, что так расстроило Виолу Леттерс на той фотографии, и ее смертью.
Глупости какие. Просто несчастный случай.
На мгновение она пришла в замешательство, подумав, не Эрнест ли Джиббон лежит в том гробу на подмостках, перед алтарем, в этой маленькой церкви с настенными фресками, датированными временами норманнов, [15] как кто-то рассказал ей.
Пели «Иерусалим». Чарли держала перед собой книгу с псалмами и негромко подпевала. Это был ее любимый псалом. Обычно она находила его воодушевляющим, но сегодня все исполняли его будто в другой тональности.
15
В 1066–1154 годах в Англии правила норманнская династия, происходившая из Нормандии (ныне – территория Франции).
Тот сеанс ретрогипноза начался сразу после часа дня и должен был продолжаться часа два-три. Было десять вечера, когда она пришла в себя, вышла из транса и увидела, что Эрнест Джиббон сидит мертвый. Она коснулась его и захныкала в страхе, понимая, что она пробыла в трансе час, а может, два, три или даже больше, пока он сидел там уже мертвый. Она не знала, вышла ли полностью из транса, и до сих под была напугана тем, что ее не вывели из него надлежащим образом.
Она спустилась вниз и постучала в комнату его матери. Ответа не последовало, и она вошла внутрь, увидев пожилую, болезненного вида женщину в постели; глаза ее были прикованы к телевизору.