Возлюбленный враг
Шрифт:
— Наравне с крысами?
– ехидно прошептала я.
— Зря я тебе тогда сказал про себя!
– Грау раздосадованно взъерошил пятерней светлую шевелюру.
– Ты готова посмеяться надо всем. Значит, точно выздоравливаешь, пошли наверх, я тебе кое-что покажу…
— Нет, нет, у меня голова закружится на лестнице!
– капризничала я, не желая покидать свое привычное убежище из одеял.
— Отнесу тебя на руках, но сначала Франца, он мне здорово помогал все эти дни, без него бы я не успел. Мы покажем тебе вместе.
Едва он скрылся за двери, как я вскочила и переоделась, меня немного пошатывало, но валяться в кровати уже надоело, и вдобавок мучило любопытство, что же они там такое устроили на чердаке. И, конечно, ни о каких «дружеских ручках» не могло быть и речи, я в состоянии сама взобраться на чердак.
А там… Во всю стену был нарисован огромный корабль, причем корма была скрыта за столом, а все свободное пространство занимали именно паруса именно алого цвета. У меня даже дух захватило от этой яркой картины. На чердаке было настежь открыто окно, но все еще сохранялся запах краски. Через пару дней исчезнет совсем.
— Ну, ребята, вы даете… Франц, мое сокровище, и ты рисовал? Умничка ты моя, как я тебя люблю, спасибо!
Я присела к мальчику, который, сидя на полу, докрашивал снизу под окном синие кудрявые волны. Кажется, рядом был еще контур утеса, завтра он непременно будет готов в цвете.
— А это специально для Лорелеи, да?
Франц смущенно кивал белой головкой, вызывая у меня новый прилив нежности. Хрипловатый голос Отто вдруг резко привлек мое внимание.
— А меня будешь благодарить? Я бы тоже не отказался от парочки поцелуев.
Мне не особенно хотелось одаривать его нежностями, но я сдержанно чмокнула Грау в щеку, досадуя на то, как быстро забилось мое сердце, неужели у нас уже в порядке вещей такие вот милые «обнимашки» и поцелуйчики, как-то запросто и легко, подозрительно легко. Мне тут же захотелось добавить пару ложек дегтя и немного притушить радость дерзкого парня.
— А что это за распятие в центре? Мачта такая? Не похоже... Уж очень бросается в глаза. И перекладина чересчур большая, где ты видел такие корабли?
— Это будет мой собственный крест! Вот смотри.
Грау встал спиной вплотную к стене, на которой был нарисован корабль и раскинул руки в стороны. Потом он сделал страдальческое выражение лица, запрокинул голову и процедил сквозь стиснутые зубы:
— Ну, тащи же скорее гвозди и молоток. Не сомневаюсь, что именно ты поднесешь губку с уксусом, если стану молить о воде.
— Зачем уж ты так… разве я совсем изверг...
Мне стало стыдно. Очень стыдно. Они ведь старались, хотели меня порадовать, от грустных мыслей отвлечь. Отто рисовал несколько дней, будто ему больше нечем заняться, и вообще здорово изменился в последнее время. Я не видела сейчас, чтобы он курил, наверно, делал это тайком. И стал гораздо лучше общаться с Францем.
Ребята подружились, пока я хворала и даже вместе прибирали этот чердак для меня. А совместный творческий труд еще как сближает. А я только подсмеиваюсь и дурачусь - глупо, Ася Владимировна, в ваши-то зрелые годы…
Я не перенесла укоров совести и сделала еще одну дурацкую вещь, а именно, подошла к Отто и обхватила его ниже разведенных в стороны рук, положив голову ему на плечо. Грау скосил на меня голубые очи и довольно ухмыльнулся. А потом тихонько обнял, прижимая ближе к себе.
Меня потянуло на исповедь:
— Не знаю почему, но мне все время хочется тебя разозлить, чтобы ты бесился как в самом начале. А ты теперь все переносишь стоически и это меня удивляет. Что происходит, Отто? Я не могу понять, ты что, решил сдаться? Выбросил белый флаг над своей цитаделью?
Ответил он на удивление быстро - единым выдохом:
— Просто я по тебе очень скучал. По твоим песенкам, твоим странным шуточкам, порой очень обидным, по твоему смеху. Ты лежала в кровати маленькая и несчастная, так страдала из-за… (вздох) всяких причин, а я ничем не мог помочь.
И когда ты снова стала болтать без умолку и дразнить меня, я решил, что готов слушать даже всякую чушь, лишь бы ты больше не плакала и не болела. Ася, я должен тебе что-то сказать… Не плачь больше, не рви мне сердце. Когда ты рыдала в парке, мне казалось, я один виноват, только не пойму в чем. И мне хотелось сделать что-то важное для тебя, совершить подвиг, убить дракона, построить корабль…
Я слушала его, зажмурившись, и что-то сладко ныло в груди - так знакомо и приятно. Не знаю, чем бы все закончилось, что бы он еще мне наговорил, но неожиданно его прервал Франц. Он вдруг отложил кисточку и сказал совершенно по-взрослому, строго глядя на нас:
— Ася, тебе никак нельзя пожениться с Отто, потому что ты должна стать моей настоящей мамой. Мне обещал Вальтер. А он всегда держит свое слово, значит, так и будет.
Вот это заявление! Мы с Отто тотчас отодвинулись друг от друга, и я медленно подошла к Францу. Он сидел, насупившись, не помню, чтобы он был таким серьезным когда-то прежде сколько я его знаю. Вот снова понес околесицу:
— Я хотел бы сам жениться на тебе, когда выросту, но ты ведь будешь тогда уже старенькая и лучше бы тебе прямо сейчас стать моей мамой.
Пришлось сесть рядом с ним на колени и попытаться завести спокойный разговор:
— Франц… ведь у тебя уже есть мама. Она работает, снимается в хорошем кино «надеюсь, в хорошем...», вы непременно увидитесь.
— Она бросила меня!
– заявил мальчик.
– Я ей не нужен. Она оставила меня с чужой женщиной и ушла, а папа приехал только через два дня, и я боялся… боялся, что меня никто не возьмет, потому что калека.
— Франц, ты нужен мне!
– убеждала я, пораженная глубиной его переживаний.