Возмездие теленгера
Шрифт:
– Нашим туда путь заказан, никто там не бывал. Черные там земли, непригодные к жизни. – поведал Малаха.
– А что значит «черные»? – спросил Костя, который был ужасно дотошным, во всем хотел разобраться и докопаться до истины.
– А потому черные, что жизни там нет. Вот только кусочек севера и остался.
– А Финляндия? – решил блеснуть познаниями Костя.
– Нет такой страны! – как эхо, отозвался Малаха и снисходительно посмотрел на него, мол, такое спрашивает только полный профан.
– Святые угодники! – произнес Чебот таким тоном, когда не знал, радоваться ему или плакать.
– Как нет?.. Вот на карте… – Костя полез за «Справочником молодого моряка», чтобы опровергнуть утверждение Малахи. Любил он ясность в таких вопросах.
– Чего ты мне тычешь этой книжкой? – спросил Малаха. На лице у него появилось презрение. – Война, она никого не пощадила, и финнов в том числе.
– А-а-а… – произнес пораженный Костя, и некоторое время все сидели, притихнув, переваривая услышанное.
Выходит, у нас и в самом деле настоящий оазис, если всех вокруг грохнули, мы одни остались живыми, подумал он.
– А мы им лес поставляли… – ни к селу ни к городу ляпнул Телепень.
– Это ж когда было? – снисходительно ответствовал Малаха. – Двадцать лет назад. Давно все быльем поросло.
«А кто их всех грохнул?» – хотел спросить Костя, да вспомнил о той армии, которая лежала в лесах. Она и грохнула, больше некому, и после Армагеддона наступило «время-марь».
– Да вы не бойтесь, пацаны, – весело сообщил Малаха. – Война-то когда была? То есть Армагеддон? Никто не упомнит. Вас тогда еще и в помине не было. Так что живите в свое удовольствие и не забивайте свои светлые головы всякой ерундой. Слава богу, что мы живы. Вздрогнем, славяне! Едрить его налево!
И так он это все сказал, с такими дружескими нотками в голосе, что Костя едва не спросил у него, что такое «сопротивление» и с чем его едят. Язык у него так и чесался. Он, наверное, спросил бы, но взгляд холодных острых глаз из дальнего угла заставил его придержать язык. Допью кружку и подойду спрошу, чего ему надо, подумал Костя, чувствуя, что слегка опьянел на голодный желудок.
Окна кабака выходили на круглую площадь, посреди которой темнел каменный памятник. Костя прочитал: «Пенин».
– Малаха, ты все знаешь. А кто такой Пенин? – спросил он.
– Пенин? – удивился Малаха и посмотрел в окно. – А-а-а… Это не Пенин, а Ленин. Политический деятель прошлого века. А больше ничего не знаю. Батя что-то такое говорил, не помню. Но чтили его, иначе памятник не поставили бы и картины не рисовали.
– Стоп! – сказал Костя. – Так это он изображен внутри вокзала? Лысый такой?
– Ну да, а кто еще? – подтвердил Малаха, с насмешкой глядя на него.
– Ты что, в школе учился?! – спросил Телепень с завистью, делая умное лицо и надувая щеки.
Свое пиво он, как и Чебот, выцедил и ждал, когда Малаха закажет новую порцию.
– Не-а-а… – признался Малаха. – Просто у нас в деревне поп грамотный, иногда читает вслух разные книги и писать заставляет. Вот я и обучился. И арифметику знаю, сложение, вычитание, умножение, – добавил он гордо. – А иначе как торговать?
Чебот, который накануне обмишурился, завистливо шмыгнул носом:
– Мой батя тоже священником служит, но он, кроме церковных книг, ничего не читает и меня не обучает.
Губы у него, как и у Телепня, блестели от жира, а черные прямые волосы торчали во все стороны. Взгляд же у него до сих пор был растерянным и тоскливым, как у голодной собаки.
– Это кому как повезет, – философски изрек Малаха. – Ну что, мужички, разогрелись? Не выпить ли нам чего покрепче?
– Я за, – не задумываясь, согласился Костя, откидывая с глаз белый чуб.
Ему вдруг захотелось отметить такое событие, как приезд в город, да и пиво ему понравилось. Цивилизация, однако! – с восторгом думал он, – Цивилизация! Это тебе не наша околица, три козы да стадо коров. Это город! А в городе, как известно, должно быть весело!
– И я буду, – сказал Чебот. – Нравится мне пить. Я, наверное, пьяницей стану.
– Эх! – воодушевился Телепень. – Гулять так гулять! Мать моя женщина! Только теперь уже мы платим! Костя!..
– Гришаня! – как завсегдатай, оглянулся Малаха. – Сделай нам по двести на брата и закуски сваргань, но всамделишной, не из кошек. – И громко засмеялся, довольный своей шуткой.
Костя подумал, по двести – это много или мало? Мужики в деревне выпивали по три стакана за раз, и ничего, шатались, но не валились. По три стакана – это, конечно, много. А что такое двести? – хотел он спросить у Малахи, да постеснялся, еще засмеет, как Чебота.
Разбитной малый Гришаня принес им под самогон пельменей, квашеной капусты с брусникой, уксуса, а еще черного хлеба и все того же пива. Чебот, который жаждал напиться, с ухарским огоньком в глазах налил себе, как бывалому, по края и предложил так, словно его обуяла вселенская жажда:
– За дружбу!
Выпили со смаком, закусили с удовольствием.
– Хорош самогон, ничего не скажешь, – высказался Телепень.
Снова выпили за приезд, за знакомство, за дружбу, поели, еще раз выпили и еще, ведя бесконечные разговоры о рыбной ловле, о «промыслах» и, конечно, о бабах. Косте хватило ума не упоминать Верку Пантюхину – вовсе не из-за Чебота, который навострил уши, а из-за того, что Верка наверняка обиделась бы, поэтому он все больше молчал и слушал.
– В Каменке, как и у вас в Чупе, с бабами напряженка, – рассказывал Малаха. – У некоторых по три неофициальных мужа.