Возмездие
Шрифт:
Дверь сторожки раскрылась, ворвавшийся ветер едва не задул фонарь на столе, за которым над картой склонились командир отряда майор Млынский, комиссар Алиев и начальник штаба капитан Хват.
Млынский, прикрывшись ладонью от света, пытался разглядеть, кто вошел.
— Ерофеич, ты?
— Да нет, бери выше, товарищ командир Особого отряда! — ответил человек в заснеженном полушубке, в белой от снега шапке и с саблей на
Млынский сразу пошел навстречу.
— Николай Васильевич! Какими судьбами?
— Тревожными, брат…
Они обнялись.
— Снимай-ка полушубок… Прошу любить и жаловать, — обратился Млынский к остальным командирам, — товарищ Семиренко…
— А мы знакомы, — сказал Семиренко, пожимая руки Алиеву и Хвату. — Здравствуй, комиссар… А ты теперь, Хват, начальник штаба?
— Так точно, товарищ секретарь обкома, — доложил по-военному Хват.
— Ну вот, прошу позаботиться о моих людях. Добро?
— Есть! — Хват посмотрел на Млынского, который кивнул одобрительно, надел шапку и вышел.
— И скажи Ерофеичу — чаю! — крикнул вдогонку Хвату Млынский.
— Чаю — и сразу к делу, — сказал Семиренко, садясь к столу. — Вчера в двадцать два часа авиацией был разрушен Рындинский мост…
— Мы знаем, — сказал Алиев.
— За сутки на разъездах с обеих сторон скопилось много эшелонов с боеприпасами, горючим, продовольствием и один с амуницией, теплыми вещами для фрицев…
— В два пятнадцать на западный берег прибыл еще один эшелон с танками, — заметил Млынский.
— Ишь, чертов сын, все уже знает, — улыбнулся Семиренко. — Так вот, с востока вечером подошел поезд с людьми, которых везут на работы в Германию, поэтому летчики не смогли закончить свою работу…
— А мы и мозгуем тут, как им помочь, — сказал Алиев.
— Давайте, хлопчики, вместе, — сказал Семиренко. — Вы и отряд «Россия» нажмем с двух сторон!.. Ну вот и твой Ерофеич с чаем…
В сторожку вместе с паром вошел пожилой боец с самоваром, ворча под нос:
— Вам надо какой самовар? Трехведерный. А этот недомерок — двадцать раз кипятить. Говоришь, говоришь — все без толку…
— С наступающим Новым годом тебя, Ерофеич! — с веселой улыбкой сказал Семиренко.
В вагоне первого класса штурмбанфюрер Занге не спал. Откинув голову на спинку сиденья, он слушал, как хлестала метель по тонким стенкам вагона. К тому же кто-то пьяно шумел в соседнем купе. Щелкнув портсигаром,
— Не курите в купе, пожалуйста, господин штурмбанфюрер.
Занге молча поднялся и вышел.
Коридор был слабо освещен дежурными лампочками. Поезд едва тащился.
Занге закурил сигарету. Взгляд его невольно притягивала полуоткрытая дверь соседнего купе. На столике в купе стояла длинная бутылка шредеровской водки, наполовину пустая, раскрытые консервные банки.
Подполковник в расстегнутом кителе, с красным от возбуждения и водки лицом стучал кулаком по колену своего собеседника, который сидел напротив него и не виден был Занге из коридора.
— Нужно фактам смотреть в лицо, — жарко дыша, говорил подполковник. — Два первых раунда в этой войне мы проиграли! Вы разбираетесь в боксе? Мы проиграли два раунда по очкам! Третий, черт возьми, мы обязаны выиграть! Только нокаутом!.. Мы уничтожим противника либо погибнем. Другого выхода нет!.. Выпьем за нокаут в наступающем сорок четвертом году!
Подполковник потянулся к бутылке, но она неожиданно ускользнула от него, повалившись от резкого толчка: это поезд судорожно дернулся и остановился. Отъехала в сторону дверь купе, и сидевшие в нем увидели в коридоре фигуру эсэсовца.
Подполковник все же подхватил бутылку, из которой вытекала водка, плеснул в свой стаканчик и, залпом выпив, поднялся.
— Я посмотрю, что случилось.. — Он прошел мимо Занге, с пьяной бравадой заглянув ему прямо в глаза, и вышел в тамбур…
— Фридрих, куда вы? — крикнул кто-то вслед ему из купе.
Подполковник отмахнулся, шагнул на площадку вагона и распахнул наружную дверь. Ветер мокрым снегом хлестнул ему в лицо. Но он спустился вниз и сразу же провалился по колено в снег.
Мутными пятнами белели прожекторы на вышках вокруг разъезда. Тяжелые пулеметы ритмично и глухо стучали: «ду-ду-ду-ду-ду». Это часовые стреляли с вышек в темноту так, на всякий случай, чтобы не было страшно.
Подполковник с пьяным упорством, увязая в снегу, шагнул от вагона и… тотчас пропал, будто белые черти закружили его и унесли.
Метель усиливалась. Буквально в двух-трех шагах ничего уже не было видно. Вагоны заносило снегом. Паровозы бесполезно пыхтели на месте.