Возмездие

Они приближались.

Это было очевидно.

Подземный коридор наполнился гулом; ему казалось, что каждый кирпичик, каждая трещина исторгают из себя этот оглушительный вой, ежесекундно нарастающий, словно он очутился в эпицентре надвигающегося шторма.

Джордж Лоуренсон знал, что туннель, по которому он сейчас шагал, проложен по крайней мере футах в семидесяти под тротуарами Уайтхолла, но тем не менее грохот достигал его ушей, заставляя то и дело вздрагивать. С потолка, точно хлопья снега, осыпалась штукатурка. Отряхнув с пиджака пыль, Лоуренсон взглянул на мигавшие

Под землей было светло. Наверху же царила тьма.

Лоуренсон подумал о том, что даже это случайно пришедшее на ум сопоставление прекрасно иллюстрировало состояние, в котором все они пребывали вот уже несколько недель: роли странным образом переменились, все встало с ног на голову. Там, где надлежало царить тьме, горел свет. Улицы же, освещенные прежде фонарями, погрузились в полумрак, кое-где озаряемый отсветом пожарищ.

Пылали остовы домов, пылали фабрики, зажженные бомбами люфтваффе.

Так было каждую ночь — каждую ночь на протяжении последних двух недель, — и никто не мог сказать, когда же этому придет конец.

Небо над Лондоном заполонили немецкие самолеты, засыпавшие город бомбами, превратившие его в гигантский факел.

Лоуренсон продолжал свой путь, крепко прижимая к груди папку с бумагами. Когда он завернул за угол, свет на несколько минут почти совсем погас. Но вскоре лампы вновь ярко вспыхнули.

Бомбы уже падали на набережную.

Совсем близко.

Сколько же их будет на этот раз? Сколько людей, выйдя утром из относительно безопасного убежища подземки, обнаружат, что их домов больше не существует, что их жилища превратились в груды почерневшего кирпича.

Каждую ночь они наводняли станции метро, коротая время до утра: кто спал, а кто просто лежал, прислушиваясь к грохоту бомбежки. С наступлением утра людской поток выливался на поверхность. Их можно было сравнить с душами грешников, вырвавшимися из преисподней. Правда, в данном случае они в самое пекло-то и попадали — поднимались в охваченный пожарами город, улицы которого, изрытые бомбежкой, были запружены разбитыми машинами и окровавленными человеческими останками.

Теперь же люди, точно забившиеся в норы пугливые зверушки, попрятались под землю. Им оставалось лишь ждать и надеяться. Ждать, надеяться и молиться.

Лоуренсон шагал по коридору... Он думал о жене. Его дом находился за городом, в сорока километрах от столицы. В отличие от лондонцев, он имел веские основания считать, что жена его в безопасности. Каждый вечер он говорил с ней по телефону, она жаловалась, что ей страшно, и она боялась за него. И каждый раз он уговаривал ее не волноваться, а затем спускался вниз, под землю, точно пещерный человек, пережидающий ночную тьму в своем укрытии.

Гул все нарастал... Вновь замигали лампочки, Лоуренсон быстро шел по коридору.

Когда он снова завернул за угол, перед ним внезапно выросли две фигуры, казалось вышедшие прямо из стены. Лоуренсон непроизвольно замедлил шаг.

Небрежно кивнув ближайшему к нему военному, он полез во внутренний карман пиджака за пропуском. Протянув документ старшему по званию, с нетерпением ждал, пока закончится тщательная сверка крохотной фотокарточки с ее предъявителем. Патрульный смотрел то на фото, то на Лоуренсона, желая удостовериться наверняка, что податель документа — действительно тот, за кого себя выдает. Завершив проверку, военный повернулся к двери, несколько раз постучал в нее — то был условный стук —

За дверью его приветствовал еще один военный, на сей раз офицер.

Слева от двери находился стол с развернутой на нем картой, над которой склонились двое мужчин. Стены также были увешаны картами и диаграммами. В одной из них Лоуренсон распознал схему вывода британских войск в Дюнкерк.

Комнату наполнял аромат кофе, смешанный с запахом сигарет. Лоуренсон несколько раз взмахнул рукой, словно рассчитывал таким образом развеять застоявшийся табачный дух. Однако никто из присутствующих не улыбнулся.

Лоуренсон откинул со лба прядь волос и приблизился к столу.

Склонившиеся над картой мужчины подняли головы. Старший из них почтительно кивнул и, взглянув на папку Лоуренсона, стал смотреть, как тот раскладывает на столе ее содержимое.

Вокруг стола стали собираться люди — папка точно магнит притягивала их к себе из разных концов комнаты. Остался сидеть лишь один пожилой мужчина; устало щурясь, он снял очки, затем снова их надел.

Земля над ними сотрясалась от разрывов бомб. Укрывшись в своей подземной штаб-квартире, Уинстон Черчилль приступил к просмотру содержимого папки под названием «Генезис».

Машина неслась в нескольких дюймах от него; Гэри Синклер, резко повернув руль мотоцикла, лишь каким-то чудом избежал столкновения.

— Ты, ублюдок! — гаркнул он вдогонку автомобилю, через секунду-другую растворившемуся во мраке ночи.

Гэри с силой втянул в себя воздух, испытывая одновременно и гнев, и облегчение — ведь он находился только что на волоске от смерти. Неужели водитель его не заметил? А может, этот идиот накачался под завязку. Другого объяснения не находилось. Еще бы несколько дюймов — и ему крышка. Мотоцикл сердито заворчал, словно разделяя негодование своего владельца. Гэри непроизвольно глянул на указатель топливного бака. Стрелка вплотную приблизилась к нулю — бензобак был практически пуст. Вполголоса выругавшись, Гэри чуть прикрыл дроссельную заслонку. Он подумал, что, если держать заслонку в таком положении, ему, возможно, удастся добраться домой до того, как мотор окончательно заглохнет. Сделав несколько пробных выездов, Гэри решил, что бензобак протекает, однако его брат, продавший ему мотоцикл, уверял, что все в полнейшем порядке.

— Как же, в порядке! — проворчал Гэри, снова взглянув на стрелку. До Хинкстона оставалось добрых пять миль, и он сомневался, хватит ли ему тех капель, что еще остались в баке.

Словно подтверждая его сомнения, мотоцикл замедлил ход, хотя седок яростно жал на рукоятку газа. Мотор отчаянно зачихал и наконец заглох. Гэри коснулся почвы носком ботинка, выскочил из седла и привалил свой «кавасаки» к протянувшейся вдоль дороги ограде.

Затем сорвал с головы шлем и свирепо взглянул на злополучное транспортное средство. Запустив пятерню в копну каштановых волос, Гэри присел на корточки и после минутного раздумья пришел к выводу, что заниматься ремонтом — каковы бы ни были поломки — в данной ситуации бессмысленно. Он находился в пяти милях от дома, и все пять миль ему придется толкать впереди себя этот проклятый мотоцикл — ничего другого не оставалось. Гэри вытащил из кармана своей кожаной куртки пачку сигарет и прикурил, глубоко затягиваясь, согревая легкие горячим дымом. Затем ухватился за руль и повел мотоцикл в направлении города.