Возможность проникновения
Шрифт:
Только в позднейших редакциях Ветхого Завета Адам стал дедом Эноха. Но следствия этой гипотезы еще более интересны. Из нее вытекает, что первоначально в Ветхом Завете речь шла о том, что Яхве «родил» Адама «по своему образу и подобию». Вы понимаете, господин инспектор?
«Родил», а не «сотворил».
— То есть Адам был попросту сыном Яхве?..
— Вот именно… а сын Бога не может быть обыкновенным человеком. Поэтому только Энох «начал взывать к имени Яхве», признал его превосходство… С этим хорошо согласуется место из Ветхого Завета, в котором говорится, что «сыны божьи» брали в жены «дщерей человеческих», то есть дочерей Адама. От этих союзов родились «исполины… это сильные, издревле славные люди.» Культерманн очень интересовался
Но обнаружить их он не смог. Оценки сущности этих богов у него сильно колебались и иногда он называл потомков Адама «выродившимися демонами».
— Вы полагаете, что эта его мания была настолько сильна, что он смог преодолеть все трудности и построить машину времени…
— Лучше сказать: «придать себе скорость света с вектором, ориентированным в противоположном временном направлении, нежели направление движения Вселенной.» Да, я думаю, он смог это сделать. А почему погиб?.. Что ж, тут можно выдвинуть много предположений… Может быть он погиб от того, что живой организм не выдерживает движения против времени. Может быть он увидел то, что не дано увидеть человеку. А может быть он добрался до эпохи богов либо «выродившихся демонов» и вернулся в наше время — уже мертвый, «отосланный» назад как предостережение… Ребека Вансен определенно утверждала, что когда видела Культерманна в последний раз, на шее у него не было никаких следов укуса.
— Да-а, — инспектор задумался. Против своей воли. он теперь находился под сильным влиянием гипотезы Бутлера. Но он не мог позволить, чтобы это влияние лишило его способности к критическому взгляду. Никакая логика, никакие факты не могли заставить инспектора принять то или иное утверждение, если у него не возникало глубокое чувство внутренней убежденности. Истина подтверждалась ощущением более неуловимым, чем пульсация мгновения «сейчас» между прошлым и будущим. — Коллега Бутлер, я вижу, что вы приняли близко к сердцу мою первоначальную подсказку, касающуюся времени. Но есть еще одна мелочь: доказательства. Какие доказательства вы можете привести в пользу вашей гипотезы?
— Мне кажется, что доказательство у меня есть, — сказала Бутлер, вытаскивая из папки многократно сложенный лист бумаги. Это была мощная. необычайно разветвленная схема, каждый квадратный миллиметр которой мог бы быть абсолютно точным планом средней величины города.
Бутлер подал инспектору лупу. Бом пригляделся и увидел в некоторых местах символы, повсеместно используемые в электронике.
— Что это? — Я показал это знакомому физику. Он утверждает, что это схема сложной ментально-электронной системы, некоторые фрагменты которой напоминают подсистемы аппаратуры, используемой в экспериментах с перемещением во времени.
— Но как Культерманн сумел создать такую аппаратуру? И где брал энергию для ее питания?
— Специфика электронно-ментальной технологии такова. что не требует подвода энергии, ибо питается энергией мысли оператора. Что самое интересное — Культерманну не нужно было даже строить эту аппаратуру, если он обладал сильными способностями в области психотроники. Достаточно было одной только схемы! Конечно, энергию мысли нужно должным образом направить, но зато она не требует носителя, в отличие от электрической.
Физики, с которыми я контактировал, утверждают, что электронно-ментальная технология находится еще в пеленках. Здесь же мы имеем дело с очень высоким уровнем ее развития.
— Но как все же Культерманн смог это сделать?
— Инспектор, все говорит о том, что Культерманн был гением…
Спустя полгода Бом сидел в кафе, потягивая попеременно то кофе, то коньяк. Он ждал Бутлера.
Его овевал ласковый и свежий апрельский ветерок, несущий обещания радостных сюрпризов. В эту минуту инспектор не мог поверить, что мир со скоростью света несется к будущему, к неминуемой своей гибели. Все вокруг — таинственная тень деревьев на террасе кафе, радостные солнечные зайчики от лучей, пробивающихся сквозь подвижные веера листвы — все противилось такой мысли.
Поддавшись настроению окружения, инспектор выкинул из головы грозные события, начавшиеся в недавнем прошлом и касающиеся его самого. Но мог ли он забыть минуты — хотя бы предыдущей ночи — когда он внезапно просыпался в странном и ужасном пространстве без длины, ширины и глубины, где каждый отрезок уходил в бесконечность и не было двух параллельных.
которые — где-то в бесконечном удалении — не пересекались бы? Что хуже всего, его собственное тело начинало подчиняться законам этого пространства, начинало растягиваться, как будто распятое на эшафоте с бесконечным количеством измерений. Его потрясение тогда достигало апогея. И всегда — а повторялось это неоднократно — ему удавалось спастись почти чудом, лишь благодаря тому, что он вспоминал слово, могущее уничтожить чары. Это слово каждый раз было другим; ибо враг, посещающий его ночами, вел себя как вирус — побежденный, он порождал мутацию с иммунитетом на предыдущее слово-ключ. Инспектор знал, кто его преследует.
Он наизусть выучил информацию, полученную от компьютера: «Люди клана Птицы-с-окровавленным-Крылом могут мстить после смерти, если их похоронят с открытыми глазами.
Подвергшийся нападению лишен защиты, у него ни одного шанса на спасение.»
Если верить судебному постановлению, Культерманн погиб таким же образом, каким теперь предстояло погибнуть инспектору. Суд отверг гипотезу Бутлера как недостаточно обоснованную, поскольку известные физики и электроники, призванные в качестве консультантов, решительно высказались против нее. В конечном счете — на основании показаний Этель Моран, любовницы Культерманна, — виновным был признан отец писателя, Ламех Культерманн, умерший двадцать лет назад. Кроме того, выяснилось (благодаря, в частности, усилиям инспектора Бома), что брат Давида Культерманна, Хабал, не умер естественной смертью, а погиб при невыясненных обстоятельствах. После эксгумации трупа эксперты подтвердили, что он был убит с помощью электронно-ментальной аппаратуры. Это, разумеется, бросило тень подозрения на Давида.
Подозрения подтвердились, когда оказалось, что Этель Моран была в сущности сестрой Давида, но генеалогические записи рода это утаивали. Хабал Культерманн был единственным человеком, который это знал; по крайней мере, так считал Давид, когда убил брата, используя свои способности.
Давид ошибался, ибо Хабал успел «вероятно информировать отца о скандальной тайне незадолго до своей смерти» (цитата из судебного заключения). Древняя традиция обязывала Ламеха отомстить. Он не сумел это сделать до своей смерти, но — и на это указывает таинственная гибель Давида — смог свершить возмездие посмертно. После эксгумации останков Ламеха оказалось, что, действительно, похоронили его очень неглубоко и с открытым ртом, «что способствует превращению умершего в упыря»
(цитата из судебного заключения). Суд постановил перезахоронить Ламеха Культерманна на глубине десяти метров, лицом вниз. В приговоре были и более жесткие фрагменты: рекомендовалось пробить сердце Культерманна-старшего и вырвать ему язык с целью — как сформулировал суд «пресечь дальнейшие разрушительные действия покойного».
Пару раз было использовано даже слово «вампир», намекающее на то, что укус на шее Давида был его делом.
Бома все это не убедило. Уж слишком это смахивало на гипотетическую изначальную версию мифа о Каине и Авеле. У инспектора, кроме того, было странное убеждение, что такое решение суду подсунул сам Давид Культерманн, желавший по какой-то причине сохранить в тайне истинные обстоятельства своей смерти. Поэтому Бом решил продолжить расследование, уже приватным образом.