Возможность проникновения
Шрифт:
— Это входит в его обязанности. — холодно ответил Бом. — Продолжайте, пожалуйста, коллега Бутлер.
— Итак, вы утверждаете, что в среду вечером вы были на лекции мужа, посвященной новым аспектам специальной теории относительности… Потом, примерно около девяти, вы вместе с мужем отправились на прием к Артуру Ворингхему. Ваш муж может подтвердить, что между концом лекции и приемом вы только на минуту заскочили к себе, не заходя к Давиду Культерманну. Но может ли кто-нибудь доказать, что на лекции, либо у Ворингхема вместо вас не была ваша сестра-близнец,
— Это нонсенс. Сестра живет на другом конце континента. Кроме того, мы с ней в ссоре.
— Это не довод, госпожа Вансен. Мы вынуждены будем это проверить.
Ребека пожала плечами.
— Ну хорошо. Начнем с другого конца. Зачем вы приезжали к вашему бывшему мужу и о чем вы с ним разговаривали?
— Давид интересовался исследованиями моего мужа в области теории относительности. Он спрашивал о последних результатах, хотел получить приглашение на лекцию. Я дала ему приглашение, но он со мной не поехал. Сказал, что ждет звонка от издателя…
— Он вам не говорил, над чем работает? Может быть, что-нибудь связанное с теорией относительности?
— Почти ничего… сказал только, что… «он может поразить моего мужа некоторыми практическими приложениями его теории». Но в чем они заключаются, не сказал. А ведь работа моего мужа — это только математические модели, призванные дать представление о некоторых следствиях общей теории относительности. Модели, не более того…
— Что ж… — сказал Бутлер с отсутствующим видом. — Временами случается, что модели какой-нибудь теории становятся моделями самой действительности…
— Госпожа Вансен, — вступил Бом, воспользовавшись минутной паузой. Ваша сестра когда-нибудь проходила курс психиатрического лечения?
— Какое это имеет отношение к делу? — резко ответила Ребека. Глаза ее гневно блеснули. — Может и проходила, но это было очень давно. Наш нынешний спор…
— Что это была за болезнь? — бесцеремонно прервал инспектор.
— Кажется… какая-то форма шизофрении.
— Какая степень родства связывала вас с Давидом Культерманном?
— Очень отдаленная, хотя мы оба из одного и того же клана. Его тотем змей, символ зла, — сказала она с гордостью в голосе.
«По крайней мере одна гипотеза отпадает», подумал Бом. «Трудно представить, чтобы Культерманн съел змею.»
— Мы попросим вас еще прокомментировать снимки, сделанные в квартире Культерманна после его смерти. Речь идет о том, чтобы вы посмотрели — нет ли каких-нибудь изменений в обстановке.
Коллега Бутлер, будьте добры…
Практикант подошел к компьютеру и набрал код.
Затем принялся демонстрировать Ребеке появляющиеся на экране монитора снимки. Она разглядывала их долго и внимательно.
— Здесь что-то не так, — наконец сказала она.
— Что-то изменилось в помещении? — спросил Бом.
— Нет, не в этом дело… само тело, то есть Давид… он какой-то другой.
— Другой? В каком смысле?
— Такое ощущение, что… его лицо… на нем стороны поменялись… Родинка у него была на левой щеке, а здесь — на правой… Тоже и брови, губы, волосы… все.
— Вы хотите сказать, что его лицо превратилось как бы в зеркальное изображение?
— Кажется, не только лицо, а все тело…
В комнате повисло молчание. Слышно было лишь неустанное жужжание информационной техники, да хлопанье дверей в других комнатах комиссариата.
«Что, к черту, происходит?» — лихорадочно думал Бом. «Что это все значит?»
— Ну что ж, госпожа Вансен, мы, в таком случае, вынуждены попросить вас осмотреть тело… Если это возможно, то прямо сейчас.
Ребека молча кивнула и поднялась. Бутлер вызвал автомобиль.
— Госпожа Ребека, вы все же шесть лет были женой Культерманна, — завел речь Бом, когда они уже ехали в морг. — Вы должны его хорошо знать.
Можете ли вы нам рассказать о каких-нибудь его привычках, фобиях, интересах, слабостях?
— Давид был человек упорным, неуклонно стремящимся к поставленной цели. Он не боялся слов, как это делают сейчас многие. Наоборот, он интересовался ими. Постоянно экспериментировал, часто обращался ко мне на каком-нибудь забытом либо не существующем языке. Он записывал слова и звуки разных языков, а потом занимался компиляцией.
— Он что — хотел открыть общий для всех праязык? — встрял Бутлер, сидящий за рулем.
— Да, и насколько я знаю, он работал также над расшифровкой тайного имени Яхве. Изучал кабалистику…
— Это его интересы. А его фобии? — прервал Бом, желая направить разговор в нужное русло.
— Ну, по квартире его вы можете судить, что он был помешан на безопасности. Кроме того, он очень интересовался историей своего клана. Давид утверждал, что обнаружил в записях какие-то подчистки. Возможно, кто-то пытался замазать следы какого-то старого скандала. Странно то, то он не смог даже установить, кто его настоящий отец. Кажется, он родился, когда его формальный отец находился уже в течение пяти лет совершенно в другой части страны. Еще интереснее, что по возвращении он не высказал никаких претензий матери Давида и совершенно спокойно признал его своим сыном. Давид предполагал, что это может быть как-то связано с традициями клана…
«Это интересно», подумал Бом. «В памяти компьютеров нет ни намека на эту тему.»
— Еще он любил повторять, что «в его жилах течет кровь огромного множества предков», — добавила минуту спустя Ребека.
В сознании инспектора это отозвалось каким-то отдаленным совпадением. Оно касалось записи Культерманна в тетради «Идеи»: «Я погребаю умерших в собственном брюхе». Это могло означать, что Культерманн считал себя кем-то исключительным, наследником многих поколений.
Удручающая сцена в морге не лишена была драматизма. Сначала путь между рядов железных коек со стерильными простынями прикрывающими формы неподвижных тел, потом — снятие одной из простыней и сдавленный вскрик Ребеки, когда она убедилась, что ее подозрения верны. Бутлер вынужден был поддержать пораженную женщину.