Возможности любовного романа
Шрифт:
Позволим себе глоток ностальгии. Раньше писатель был похож на антрополога: оба они описывали миры и то, как ведут себя в них люди. Бронислав Малиновский, один из основателей антропологии, советовал своим ученикам погружаться в среду и фиксировать все, что может оказаться важным. Так же поступали и писатели: рассевшись по углам кофеен, мы заносили в блокноты собственные наблюдения о том, что происходило вокруг и могло представлять какой-то интерес, ведь никогда не знаешь, что с чем сопряжется и куда приведет. Вдобавок тогда еще была жива мечта о Великом Знании, которая таки осуществилась позднее, хотя и в пародийном виде, а также мечта о Великом Романе, который охватит собой абсолютно все. Но вот как быть писателю-антропологу или антропологу-писателю, если он оказался в мире, где все фиксируется в реальном времени, а потом хранится на серверах в зданиях размером с ангары для дирижабля, только упрятанных под
Итак, на скамейке сидит мужчина и думает о женщине, которая больше не придет. Единственное, что по-прежнему осталось неизведанным и что хоть как-то сопротивляется описанию (и о чем еще, значит, стоит писать), – это поле, которое возникало между ними, которое возникало между нами всякий раз, когда я встречался с тобой взглядом, а ты, улыбнувшись, махала мне в ответ.
И вот ты улыбнулась и помахала мне в ответ. Писаки-оппортунисты заявляют, что Гугл и Фейсбук знают нас лучше нас самих; может быть, если так пойдет и дальше, они окажутся правы, но пока мы по-прежнему гораздо лучше не знаем друг друга, благодаря чему и держимся на этом свете.
В общем, мне кажется, что единственное, о чем могу рассказать только я, – это ты. Но даже это неправда, потому что о тебе могут рассказать разные люди, и они о тебе рассказывают, с ума можно сойти от того, сколько людей говорит о тебе, хотя никто из них не говорит о тебе так, как я. Да и о чем другом я мог бы сообщить? Это все равно было бы пустой тратой слов, описанием уже описанного, пересказом рассказанного, Великой Компиляцией. Мне пришлось бы снова высасывать из пальца сюжет, очередное убийство, чуму, холокост – что угодно, лишь бы завязка этой выдуманной истории своей напряженностью превосходила то электрическое поле, которое возникало между нами. Пришлось бы сдуть пыль с учебника по сценарному искусству и работать с ожиданием и его нарушением, с накалом страстей и отсрочкой развязки – когнитивная психология на службе культурного производства в чистом виде.
лето
Зал театра “Гусь на поводке” был набит до отказа. Магор [12] заявился слегка во хмелю и в рубашке, застегнутой не на те пуговицы, так что было видно его белое студенистое брюшко. Усевшись за обшарпанный черный стол, он стал плеваться в публику стихами. В зале стояла невыносимая духота, которая словно усиливалась от кислого дыхания Магора. Как дракон – предсмертные хрипы, так он изрыгал зловонное пламя, пытался затушить эти свои горючие испарения пивом, но все равно потел после каждой строки, и его редкие седые волосы липли к обвисшим щекам.
12
Магор (настоящее имя – Иван Мартин Ироус, 1944–2011) – поэт, лидер чешского андеграунда, художественный руководитель рок-группы Plastic People of the Universe. В усадьбе Магора, расположенной в деревне Простршедни-Выдржи на юге Чехии, до 2005 года проходил ежегодный андеграундный фестиваль “Выдржи Магора” (Magorovo Vydr'i), куда, очевидно, и ездил друг Яна Роман (см. с. 44).
Впрочем, публика была в ничуть не лучшем состоянии. Зал превратился в индейскую баню, где пахло человечиной, – запах едва ли не противнее, чем само это слово. Когда стало совсем невмоготу, Магор выудил из закромов два кристально чистых стиха – и можно было жить дальше.
Правда, я воспринимал происходящее вполсилы. После того как погас свет, вдоль сцены проплыл силуэт девушки, и откуда-то из глубин моего тела вдруг вынырнуло воспоминание о Нине.
За те два с половиной месяца, которые прошли с похорон Балабана, я о ней как-то подзабыл. Точнее сказать – поместил ее на воображаемый склад манекенов, где хранились встреченные мною незаурядные женщины, о которых я ничего толком не знал и с которыми у меня не было ничего общего. Раньше я по крайней мере заводил с ними разговор, но в последнее время ритуал знакомства утратил непринужденность и по каким-то непонятным причинам стал выглядеть подозрительно. Однажды, сидя в аспирантском кабинете, я решил написать Нине письмо, но после
В общем, я слушал, как Магор спотыкается о каждый стих и сам же городит все новые и новые препятствия, и одновременно косился налево, в полутьму. По острым углам прически, которые скользили по плечам девушки, когда она поворачивала голову, я решил, что это, наверное, и правда Нина.
– Все, хрен с ним, – заявил Магор, обнаружив, что его пивная кружка опустела. – Если что, я во дворе.
В зале зажегся свет – и я увидел Нину.
Я увидел Нину, и она спешила к выходу.
– Я сейчас! – бросил я Роману, который пришел со мной за компанию, и выскочил вслед за Ниной.
К счастью, она не успела уйти далеко – ждала кого-то внизу у лестницы. Я заметил ее первым, поэтому у меня оставалось несколько нижних ступенек, чтобы замедлить шаг. Короче говоря, я застопорил всех, кого только-только обогнал.
– Нина? – спросил я, ткнув в нее пальцем. – Нина…
Я сделал вид, что пытаюсь припомнить ее фамилию, хотя на самом деле помнил ее прекрасно.
– Нина из Оломоуца?
– Да, это я.
– Уже вижу. А что ты делаешь в Брно?
– Вот, решили съездить сюда с подругами.
– И? – произнес я, сам не понимая, что это за “и”.
– И мы пришли на день раньше.
Так она в курсе, что завтра моя очередь выступать на “Месяце авторских чтений” [13] ?
Мы глупо торчали у самой лестницы, всем мешая.
– Слушай, знаешь что, давай-ка отойдем, – предложил я и вывел ее во двор, на так называемую Елизаветинскую сцену [14] .
– Я должна девочек подождать, – сказала она, оглядываясь по сторонам.
13
“Месяц авторских чтений” – литературный фестиваль, проходящий ежегодно в течение месяца, с 1 по 31 июля, и организуемый издательством “Ветряные мельницы” (Vetrn'e ml'yny). С 2005 года фестиваль проводится в брненском театре “Гусь на поводке” (Husa na prov'azku), позднее к проекту подключились другие города Центральной и Восточной Европы (Острава, Вроцлав, Кошице, Львов). Первые главы романа относятся к 2010 году, поэтому главный герой после выступления на фестивале в Брно отправляется еще и в Остраву.
14
…во двор, на так называемую Елизаветинскую сцену. – Елизаветинская сцена (Alzbetinsk'a sc'ena) – пространство между старым зданием театра “Гусь на поводке” и зданием Новой сцены, с трех сторон окруженнное галереями и напоминающее театр шекспировской эпохи. Летом на Елизаветинской сцене проводятся концерты и ставятся спектакли, а в дни, когда представлений нет, там работает кофейня.
– Ясно. А мне нельзя упустить Романа. Значит, приехали в Брно… А планы у вас какие?
– Ты про сейчас? Да особо никаких. Я бы чего-нибудь выпила.
Столы на Елизаветинской сцене оказались уже все заняты – наверное, теми, кто не выдержал Магора в таком количестве.
– Здесь мы, кажется, не сядем, – заметил я.
К нам подошли Нинины подруги. Одну из них я узнал – именно она увлекалась черным цветом разной степени застиранности.
– Привет, – сказал я, протянув руку. – Ян.
– Итка. Привет.
– Привет. Алена, – представилась застиранная.
До меня вдруг дошло, что мы с Ниной проигнорировали этот ритуал [15] , но сейчас он бы уже выглядел глупо. К счастью, людской поток выплюнул Романа, так что мне, по крайней мере, удалось представить хотя бы его.
– Ну как, пойдем что-нибудь выпьем? – спросил я.
– Все вместе?
– Конечно. Девушки ради этого приехали аж из Оломоуца.
– Чтобы выпить с нами? Вполне разумно.
15
…мы с Ниной проигнорировали этот ритуал… – Ян имеет в виду, что они с Ниной перешли на “ты”, никак не обозначив этот переход. Согласно этикету, они должны были, пожав друг другу руки, сказать “Привет” и назвать свое имя (в форме, предпочтительной для обращения) – так, как это сделали Итка и Алена. Или хотя бы просто предложить друг другу перейти на “ты” и пожать руки – так, как это сделали позднее Нина и Иван