Возмущение праха
Шрифт:
16. КРОКОДИЛ
Природа, как совокупность миров, представляет извращение образа Божия, потому что в этой совокупности нет разумного единства.
Знаешь что, перестань трахать мне мозги этой херней!
— Не дичай. — Она посмотрела на меня, как дрессировщик на медведя, и крепко сжала мою руку.
17. ПРОКОПИЙ
Усиление органов знания на счет органов внешних
— Я восхищаюсь: ты научился очеловечиваться за доли секунды.
— Извини все-таки.
— Никаких «извини», я в восторге. Ладно. Теперь тебе понятно, почему я такая? — Она провела ладонями по своим грудям и бедрам. — Я ведь уже говорила, восстановительная программа создается из множества первичных гипнограмм, то есть записей конкретных снов. И когда речь идет о фактуре женского тела, весь исходный материал — сны эротические, — в ее глазах блеснуло озорство, — так уж повелось с библейских времен: какова глина, такова и женщина.
— Сентенция столь же изящная, сколь и кощунственная.
В ответ она рассмеялась:
— Копируешь мою манеру выставлять оценки за мысли? А мои ты еще не читаешь? В конце концов, все на свете взаимно… Еще гипнограммы смотреть будешь? Другие менее эффектны, хотя есть и курьезные.
— Если тебя это не огорчит, я воздержусь.
— Отлично, тогда я все это выключу. — Она принялась методично щелкать выключателями, и после первого же щелчка химера похоти растворилась в воздухе.
— Скажи, а другие… из этой глины… кроме тебя, существуют?
Этот достаточно невинный вопрос вызвал у нее эйфорическое веселье.
— Существуют! О да, существуют!.. Было еще двое. Одна тотчас вышла замуж за финского судовладельца и повезла экстракт русской эротики на Север. А вторая просто исчезла. Но потом в Москве, в газетном киоске, мы увидели фотографию суперзвезды стриптиз-бара, — ее одолел новый приступ смеха, — это была наша продукция!
Отсмеявшись, она взяла меня под руку:
— У нас осталось около часа, чтобы поесть. Только не знаю, что это будет — завтрак или ужин.
— В нашем положении, как мне кажется, лучше не задумываться над словесными обозначениями ситуаций.
Мы пересекали лабораторию медленно, словно гуляя в парке, только вместо кустов и деревьев кругом громоздились разнообразные электронные чудища, сверкающие глянцем белых панелей, стеклом и металлом. Я подумал, что нельзя и представить, каким концентратом мысли, и технической, и научной, начинен каждый из них, и мне пришло в голову, что эти монументы мозговой деятельности, по сути, не отличаются от той голограммы. Различие между ними лишь в том, что там был сгусток похоти тела, а здесь — похоти ума.
Лицо Полины стало растерянным:
— Об этом я никогда не думала, а ведь мысль почти очевидная… странно.
— Если позволишь, мне кажется, ум, будучи слугой, никогда не замечает того, что невыгодно знать хозяину.
— Должно быть, ты прав, но лучше оставим это. Все и так слишком забавно и грустно.
О, если бы только грустно — я успел подавить эту мысль в зародыше, чем заслужил любопытный взгляд и мимолетную, но одобрительную улыбку Полины.
Она занялась приготовлением завтрака — и вдруг извлекла из холодильника бутылку шампанского, чего я совсем не ожидал.
Пир во время чумы — брякнул в моем мозгу какой-то шалый бес.
— Могу и обидеться, — отреагировала она меланхолично, — но ты открой все-таки.
Она помолчала немного, явно получая удовольствие от шампанского.
— Ладно, поговорим о другом: я должна ответить на твой вопрос. Итак, каким образом можно воспроизвести то, что человек видит во сне. Проделаем несложный эксперимент. Если я попрошу тебя мысленно, притом с максимальной зрительной четкостью, представить себе простейший зрительный образ, например круг или крест, то… кстати, проделай это, пожалуйста.
Я зажмурился и добросовестно представил себе крест внутри круга. Прицел, невольно подумал я.
— Верно, но к делу сейчас не относится, — фыркнула Полина. — Главное здесь другое: ты первым делом закрыл глаза. Для чего? Чтобы убрать с сетчатки реальное оптическое изображение. В противном случае колбочки и палочки твоей сетчатки стали бы вырабатывать соответствующие сигналы…
18. ДОКТОР
Невидимое и есть гадес, аид, ад.
Которые поступили бы в центры интеграции и распознавания изображений, а затем в блоки памяти. Перед тобой же стояла обратная задача: извлечь из памяти закодированное представление о кресте и круге и перевести его в зрительный образ в центрах распознавания. Поскольку сигналы от реального изображения интенсивнее, чем от воображаемого, они мешали тебе, и ты зажмурил глаза. После этого тебе уже ничто не препятствовало воссоздать на сетчатке мнимое изображение, обозначенное слабым возбуждением соответствующих палочек и ведущих к ним нервных волокон. Приблизительно то же самое происходит во сне, а фиксация картины возбуждения палочек — уже дело техники, виртуозной техники эксперимента. Лазер, управляемый компьютером… Ну как, я понятно изъясняюсь?
— Вполне. Значит, вы можете считывать зрительные картины, но не мысли?
— Да. Ты меня идеально понял.
— Мне это не показалось невероятным. Гораздо сильнее меня интригует, почему все ваши дела замешены на сне и снах?
— Вот это вопрос неизмеримо более сложный. Я знаю ответ весьма приближенно, и толком не знает никто, даже Виктор… Современная наука считает, что при возникновении Вселенной, после Большого взрыва, пространство не было трехмерным. Принстонские физики оценивают минимальное количество пространственных координат цифрой пять, не говоря уже о дополнительных временных измерениях, и даже таких, что не имеют смысла в нашем менталитете. Возможность творить мыслью, воображением, о которой так или иначе говорится во всех древних религиях, по-видимому, связана с наличием дополнительных измерений, проблема сотворения мира упирается в них. В нашем четырехмерном континууме пространство-время сотворение мира становится чисто механической задачей, абсурдной и невыполнимой.