Вознесение черной орхидеи
Шрифт:
– Эта девочка любит играть в песочнице? – он поворачивает ко мне фоторамку, не пряча искреннюю улыбку, и я, увидев изображение, не могу сдержать порыв смеха. Да, я там действительно в песочнице. На детской площадке. Спросите, что же в этом такого? Да ничего, абсолютно, только мне на этой фотографии 18 лет. Крутой контраст между пародией на замок из песка и стильно упакованной девчонкой в поддельных лабутенах с алой подошвой, тоже попавшей в кадр? А с выражением личика а-ля «я в игрушечном магазине»? Тогда мы отжигали круто. Даже без алкоголя. Это Эля никак не могла наиграться новым фотоаппаратом. Эля?
Нет, я не напрягаюсь. Кажется, вся эта взаимосвязь начинает вырисовываться
– Ну а что такого? Там все равно песочка всем хватит.
– Вижу, твой отчим сдержал свое слово? По поводу подарка?
Новый кадр…
– Вообще-то, да. Только это не мой арбалет. Мне подарили настоящий, а это так, пистолетик… - Я впервые пристреляла этот вид экзотического оружия на студенческой вылазке за город. Кто-то привез его с собой, чем вызвал приступ восторга и желание обладать подобной игрушкой в ту же секунду. На этой фотографии я позирую с таким удовольствием, которого не воспроизвести ни на одной профессиональной фотосессии.
Он садится напротив, чуть сведя брови, когда я отставляю чашку на тумбочку.
– Нет, его надо пить, пока горячий. И не раскрываться.
– Кивок на сползший к коленям плед, и вроде бы ничего не изменилось, но что-то в его словах не позволяет возразить и ослушаться. Поводья контроля никто не отпускал ни на миг, они были всегда. Даже когда мне показалось, что его искренняя улыбка изменила замкнутую систему формирующихся взаимоотношений. Только это не вызывает протеста и дискомфорта. Иная реальность, где нет угрозы. Как ему удалось наполнить меня концентратом убаюкивающей безопасности с ощущением тепла неподдельной искренней заботы и стремления оградить от боли и недавних воспоминаний? Я не думаю ни о чем плохом, просто наблюдаю за выражением его лица при просмотре очередной фотографии.
– Байк? Любишь скорость? – Алекс поворачивает рамку ко мне. Здесь я уверенно позирую верхом на железном коне Брюса. Как давно это было! Тогда я упилась беспечной свободой до самых краев, в стремлении сбежать от… Я не хочу думать!
– Я не умею. – Делаю глоток обжигающего глинтвейна. – Очень хочу… Но, говорят, это страшнее, чем на авто!
– Это требует очень детального изучения. Если, конечно, не рваться в первый же день выписывать фигуры байкерского пилотажа. Как вот здесь. – Фотография с потрясающим фристайлом бесстрашной Милы. Даже он выглядит потрясенным тем, что вытворяла эта белокурая валькирия на той сходке. Ровно до тех пор, пока эту фотографию не сменяет новая. Тренировка. Джаз-фанк.
– Все никак не вернусь в группу, - зачем-то оправдываюсь я, пожимая плечами.
– Дело в недостатке свободного времени? Или в чем-то другом?
Его проницательности позавидовали бы специалисты из Ми-6. Потому что времени у меня достаточно для танцев и всего остального… Я боюсь вновь ощутить эту беспечную свободу, которую оказалось так легко отнять. Потому что потерять ее во второй раз будет равносильно смерти! Непонятный блок, который не даст себя отпустить в хаотичный танец, пока я каждой клеткой помню острые шипы насильственного подчинения чужой воле. Я пыталась, в клубе. И не раз… Я просто не смогла. Нет свободы в мыслях, а в мнимых оковах красиво не станцевать…
– Я не знаю. Правда…
– Не проходит? Держит?
Твою мать… Он что, умеет читать мысли? Ласка-поглаживание теплого взгляда не позволяет мне захлопнуть створки вымышленной раковины, единственное, что я могу, просто
– Все пройдет. Даже если сейчас кажется, что невозможно. Это даже можно ускорить, - его голос обволакивает ласкающим шелком мягкого внушения.
– Вы думаете, я не пыталась?
– Жизнь на самом деле не стоит делить на «до» и «после». Обстоятельства не меняют нас, меняемся только мы сами. Иногда в это сложно поверить, но нет таких жизненных ударов, которые не оставили бы шанса подняться и начать все заново. Может, с новым приобретенным опытом, который в данном случае действительно делает нас сильнее и крепче.
Я слушаю его с ощущением необъяснимого очарования, и мне хочется слышать его голос как можно дольше. Снова и снова. Потому что рядом с ним я не вспоминаю о Диме! Более того, мне не требуется прилагать никаких усилий, чтобы прогнать эти мысли, они сами рикошетят в никуда, ударившись о купол защитного биополя, сплетенного усилием его воли! Мне даже сложно поверить, что недавно я сравнивала этого человека с самым опасным из всех хищников. Я даже с Димой не ощущала себя настолько защищенной и спасенной в периоды его нежности…
Горячий глинтвейн согревает не только тело. Согрета моя сущность, в которой медленно тают осколки травмоопасного льда. Мы знакомы всего ничего, и в то же время не покидает чувство, что я знаю его всю жизнь, просто никогда не пыталась расшифровать этот таинственный манускрипт, исписанный вдоль и поперек древнеегипетскими символами! Время замедляет свой бег рядом с ним. Я не хочу думать о том, что будет, когда он уйдет, и я окажусь бессильна перед объятиями тьмы.
– Вы приехали по работе, да?
Он отставляет рамку в сторону, а я с толикой непонятного, но приятного волнения слежу за его руками. Не так давно мужские руки стали моей слабостью. Хочется рассмотреть рисунок линий жизни и судьбы, провести по ним, осторожно нажимая пальцами, пока без всякого подтекста зарождающейся симпатии… Мне просто очень хочется это сделать!
– Некоторые дела требуют моего присутствия в городе. Но я бы не назвал это работой. Когда находишь дело своей мечты, ты не работаешь ни дня в своей жизни.
– Эля – совпадение? – я не планировала этого говорить, но меня уже не остановить в стадии доверчивого расслабления. – Она же не фотограф высокого уровня, а для такой съемки…
Черт… Я готова ударить себя по губам. Особенно зная, как моя Эллада его боится. Вот так, Юля, ты стала находкой для шпиона! Все, что понадобилось - горячий глинтвейн и его улыбка…
– Верно, - вопреки моим опасениям, он не хватается за мою оговорку, как за повод надавить посильнее. Наоборот, видит искорки волнения в глазах, и тут же мягко гасит это переживание теплой улыбкой. – Она не фотограф. Она фотохудожник. Она не мыслит техническими категориями, ее взгляд на вещи опирается только на постулаты творческой эстетики. Очень много известных фотографов со временем теряют эту суперспособность. Визуально это никак не проявляется, наоборот, зритель может восхищаться постановкой света, компоновкой полутеней и подбором удачного светофильтра, но… Они безжизненны. Глядя на эти снимки, ты рисуешь завершающие штрихи в своем воображении, это только твое видение, и даже не догадываешься, насколько оно может расходиться с изначальной задумкой мастера. Все потому, что ты не видишь в них его отдачи. Другое дело, когда фотограф горел этой идеей настолько, что вложил большую часть своих эмоций в работу. Тогда тебе не нужно придумывать детали – снимки приобретают определенный магнетизм, который не может остаться незамеченным. Это ценнее самого высокого профессионализма. Я всегда использовал в ведении бизнеса нестандартный подход.