Вознесение черной орхидеи
Шрифт:
Он сам прерывает поцелуй, а я скольжу невидящим взглядом по его губам… Мне мало… я просто не хочу их терять… не сейчас! Пусть потом, только…
– Юля. – Не надо, не повышай голос, шепчи в той самой уникальной тональности, которая открывает замки моего рая, его первые двери в череде многих. Она уже оставила позади туннель моего ада и его обитателя, не хватает самой малости… - Сегодня был тяжелый день, ты очень устала. Мы завтра вернемся к этому разговору. И ты мне скажешь, четко и без двусмысленности, к чему, ты считаешь, на данный момент готова.
Эти слова должны меня ужаснуть… Мы ведь практически говорим о переходе на новый уровень. Как о свершившемся факте… Но почему тогда они мне кажутся логичными и уместными как никогда?
Наверное, уже поздно, я ведь позвонила ему около девяти. А время с ним летит незаметно, но, вместо того чтобы посмотреть
– Не уходите… Я не хочу сама оставаться…
Он гладит меня по голове. Больше нет волнующего эротического подтекста, его цель – успокоить, выровнять мое дыхание, не выдернуть из параллельной реальности внезапного полета, а осторожно вынести на собственных руках из этой захватывающей бездны…
– Только спать будем в разных постелях. Ты согласна?
Кажется, я не вполне понимаю смысла сказанных слов… Киваю, даже не сообразив, какое именно согласие от меня требуется. Смех облегчения и недвусмысленности ситуации нагоняет только через несколько минут.
Глава 17
Говорят, сны – это игры нашего сознания, отражение нашей действительности, переживаний, страхов, желаний и устремлений. Во сне слетают все навесные замки и маски, тут нам не нужно играть заученные роли и сковывать себя цепями общественной морали. Здесь мы никому ничем не обязаны, остается просто лететь на волнах иногда спокойных, иногда тревожных, а иногда безумно приятных сновидений. И если верить ученым, за несколько секунд можно прожить полноценную жизнь и понять очень, очень многое…
Он сегодня осторожен и не так безжалостен, как в позапрошлых киносценариях Морфея. Но мой жестокий фантом всегда верен самому себе до конца. Во сне я забываю зачем мне руки и что ими надо делать – они сжаты, скованы, продавлены в изголовье кровати хваткой его сильных пальцев, зашкаливающий пульс блокирует болевые ощущения, передается через кожу его кровеносным импульсам, вступая в волнующий диссонанс. Но это ничто по сравнению с тем, что происходит в моей голове, какие красочные фейерверки расцветают перед зажмуренными (я не могу держать его взгляд по-прежнему!) глазами от неистового поцелуя, который может рушить вековые сооружения без единого движения тарана. И еще я чувствую… Чувствую боль. Только в этот раз больно не мне, а ему!
Эта нелогичность, смещение полюсов, подмена ролей разжигает возбуждение до той самой зашкаливающей отметки, которую я испытывала только с ним, в его руках, в тех обстоятельствах, в которых, случись это несколькими веками раньше, я была бы просто обязана сигануть вниз с высокой башни, дабы смыть позор бесчестия. Во сне нет эмоций? Это я ни разу не приглашала вас в собственные сны. Сегодня уязвимость переплетена волнующим узором со сладким злорадством, подсознательно я всегда хотела, чтобы он испытал ту же боль, что и я. Мне хочется спросить, в чем же ее источник, но я этого не могу сделать по двум причинам. Во-первых, мой рот закрыт поцелуем, который я ни за что не стану прерывать, а во-вторых, я, кажется, понимаю все нюансы этого осязаемого страдания того самого мужчины, который безжалостно ломал мою волю, лишая права выбора, заковывал на ночь в цепи и возбуждался от моих самых горьких и искренних слез. Это боль бессилия, невозможности противостоять обстоятельствам и… потери? Разве не эти самые кары на его голову я призывала, сжимаясь растерзанной морально и физически жертвой у его ног на полу с глянцевой плиткой/паркетом/ламинатом, сменялись лишь декорации? Справедливость есть, пусть она и настигла его не сразу, а лишь спустя время, когда все это потеряло не только актуальность, но и смысл…
Кажется, он несколько раз просил меня не просыпаться, а я смеялась в его властные губы. Тогда его просьбы сменились на отчаянное «не совершать ошибки». От этого я готова была рассмеяться еще сильнее, и, наверное, так бы и сделала, но разве можно было под его жаркими поцелуями делать что-то другое, кроме как отвечать на них со страстью изголодавшейся по своему хозяину рабыни? Я была намерена испить этот сладкий нектар запредельного удовольствия цвета дабл эспрессо до последнего глотка, зная, что скоро отдам предпочтение иному элитному напитку, может, не столь крепкому и терпкому, но не менее потрясающему и благородному.
Мои мышцы взрываются фонтанами множественного оргазма от одного только поцелуя. Это сон, здесь не обязательно заходить дальше, к тому же я, кажется, сегодня к этому не готова. Как будто его боль вобьется в меня с каждым
Первая мысль, которая пришла в голову, стоило открыть глаза – «надеюсь, я не кричала во сне!». Тело еще сотрясало сладкой вибрацией откатов волн удовольствия, а мозг уже все разложил по полочкам со скрупулезностью работника канцелярии контрразведки. Я дома, в собственной постели, утро буднего дня, проснулась на пятнадцать минут раньше звонка будильника, а за стеной, в комнате, служившей мне подобием гардеробной, а тетушке – оранжереи, спит абсолютно… не чужой мужчина? Мой новообретенный ангел-хранитель, и вчера между нами проскочила искра, которая поразила неожиданной смелостью и логичностью происходящего. Нет сожаления. Нет смущения. Только последний отголосок Димкиной боли сладким фруктовым соком по истерзанному эго, и новая волна предвкушения, лукавого превосходства и азарта, смешанного с совсем иным, сладким страхом, с разрядом острой эйфории после того, что произошло вчера между мной и Александром…
Провожу рукой по спутанным после сна волосам. Я не могу позволить ему увидеть себя такую. Завязываю пояс халата, нырнув в велюровые домашние полусапожки, осторожно крадусь в ванную, сдерживая смех при одной мысли о том, на кого я похожа сейчас. Все еще недоверчиво закрываю двери на ключик и щеколду, включаю воду. Быстрый массаж, ледяной водой в лицо – опасно красться на кухню за кубиками льда, халат и ночная рубашка скользят по телу на подогретый кафель, а я решительно закрываю пластиковые створки душевой кабины. Может, успею сварить кофе до того, как он проснется? Мысль, которая может напугать своим безумием, сейчас вызывает лишь улыбку. Уже нанося крем на высушенную полотенцем кожу тела, я понимаю, о чем я так и не вспомнила за прошедшие тридцать минут… А именно о том, как раскатала меня вчера эта непревзойденная Милошина! Эти мысли грозят выбить из равновесия, затопить волнующий азарт ледяными водами растаявших ледников под названием «правда», но я закусываю нижнюю губу, насильно активируя совсем другое воспоминание. Несколько слов, которые - я пойму потом - и стали точкой отсчета до нового уровня наших отношений. Он практически поставил меня перед фактом, и, даже несмотря на молчание, я понимала, что обычным удержанием за руки или миссионерской позицией тут не обойдется. Почему я не испытывала страха и протеста, я же боялась его до потери пульса еще совсем недавно? Я должна была воспротивиться этому уже только потому, что не желала принимать жестокую правду мастистого психолога. И почему это казалось таким резонным, правильным, уместным и вероятным сейчас? Проще было вновь уйти от собственной ответственности, сказав себе, что вчера меня запрограммировали на подчинение набором кодовых слов, мужчине такого уровня и с таким масштабным опытом это совсем не трудно. Можно раскручивать до бесконечности: не было выбора, устала, сдалась… Обреченность действительно наше все! Только вот сегодня ее не было и в помине. Мое состояние можно было охарактеризовать всего лишь парой слов: азартное предвкушение. Страх? Куда без него. Но иногда он просто сладкий допинг, острая приправа к изумительному блюду и двигатель пока еще невидимого прогресса.
Я не просто не жалела и не жалась в угол испуганным ребенком. Я была практически уверена в том, что все, что произошло, - логично и правильно! Доверие расширяло круг своих полномочий в моем уставшем сердце с поразительной скоростью, вся женская сущность тянулась к груди того, кто без слов обещал забрать все страхи и волнения, наполнив до краев энергией жизни и умиротворения. Я жаждала той самой каменной стены, о которой так много сказано и мало кто ее видел, правда, пока еще не вполне осознавала все это.
Аромат кофе и чего-то вкусного, предположительно, жареного, заставил меня без страха пройти на кухню, лишь стянув полы халата в качестве какой-то лишенной смысла защитной реакции. Впрочем, дальше дверного косяка я не рискнула двигаться – оперлась на вытянутую руку, отметив, что даже ночь вне дома не сказалась на потрясающем внешнем виде занятого у плиты Александра. Черт, почему я не умею по утрам выглядеть столь же круто? И каким образом это удалось ему?
– Доброе утро! – так легко было улыбнуться мужчине, который сейчас выкладывал на тарелке пирамиду из гренков. Кофеварка с шипением выдала две порции эспрессо. Значит, первая порция кофе, аромат которой и привел меня сюда, была выпита им в процессе приготовления завтрака.