Вознесение Габриеля
Шрифт:
Он рывком спустил ноги на пол, сел и спрятал лицо в ладонях. Восстановительный период после лечения от кокаиновой зависимости длился несколько лет и был изнурительным. Но те тяготы казались пустяком по сравнению с потерей Джулианны. Он согласился бы выдерживать кошмары и донимающие воспоминания о прежних грехах, если бы каждую ночь мог засыпать, держа ее в своих объятиях.
Габриель с презрением посмотрел на полупустую бутылку виски и почувствовал, как его обступает тьма. Изгнание, в которое он себя отправил, было сопряжено с чрезмерным психологическим давлением,
С каждым днем количество выпитого возрастало. Каждый день он понимал: надо что-то делать, иначе прежние привычки набросятся на него и погубят его будущее. Он знал: если в ближайшее время он не вырвется из этого болота, оно засосет его окончательно.
Габриель торопливо сделал два телефонных звонка, потом схватил чемодан и стал бросать туда свои вещи. Покончив со сборами, он позвонил портье и попросил вызвать такси до аэропорта. Габриель не стал проверять, насколько презентабельный у него вид. Он даже не посмотрелся в зеркало, поскольку знал: отражение вызовет у него всплеск ненависти к себе.
Спустя долгие часы перелета он прибыл во Флоренцию и зарегистрировался в «Гэллери хотел арт». Дежурный администратор что-то промямлил о заблаговременном бронировании, однако Габриель сумел уговорить его и получил тот же роскошный номер, в котором они с Джулианной праздновали свою первую ночь близости. Альтернативой поездке сюда была бы новая программа психологической реабилитации, но Габриель был убежден: его душевная связь с Джулией окажет на него более благотворное воздействие.
Он входил в номер, наполовину убежденный, что увидит ее или хотя бы знаки ее присутствия. Скажем, оранжевые туфли на высоком каблуке, небрежно заброшенные под кофейный столик. Шелковое платье, озерцом расположившееся на полу возле пустой стены. Пара черных чулок со швом, брошенных на незаправленной кровати.
Естественно, ничего подобного он не увидел.
После относительно благотворного сна и душа Габриель позвонил своему давнему другу dottore Витали, работавшему в Галерее Уффици. Они встретились за обедом. Говорили о новой заведующей кафедрой Данте в Гарварде. Разговор коснулся и Джузеппе Паччиани. В отличие от Габриеля Паччиани был вызван в Гарвард для собеседования и даже читал там пробную лекцию. Габриель с некоторым удовлетворением узнал, что лекцию флорентийца сочли неудовлетворительной. Слабое утешение, но все же утешение.
На следующий день Габриель решил отвлечься от своих тягостных дум, занявшись тем, что доставляло ему удовольствие. Он позавтракал на открытом воздухе, прогулялся по набережной Арно, довольно много времени провел у своего портного, которому заказал черный костюм. Потом около часа бродил по обувным магазинам, подыскивая ботинки, которые бы соответствовали будущему портновскому шедевру. Портной в шутку сказал, что костюм удастся на славу и Габриель может в нем хоть жениться. Итальянец смеялся своей шутке, пока Габриель не поднял левую руку и не показал ему кольцо.
— Я недавно женился, — к немалому удивлению портного, пояснил он.
В какие бы кварталы и уголки Флоренции ни забредал Габриель, его всюду подстерегали воспоминания о Джулии. Он стоял на мосту Санта-Тринита, крепко прижимая к груди эти сладостные и грустные воспоминания, зная, что они предпочтительнее химических заменителей.
В один из поздних вечеров, слегка пьяный, Габриель брел мимо Флорентийского собора, повторяя путь декабрьской прогулки с Джулианной. Его терзал момент их расставания. Габриель и сейчас видел ее лицо и слышал ее упрек в «траханье на прощание». В тени шедевра Брунеллески он вдруг заметил нищего, показавшегося ему знакомым.
Габриель приблизился.
— Подайте монетку старику, — по-итальянски выкрикивал нищий.
Габриель подошел еще ближе, недоверчиво глядя на попрошайку. В нос ударил запах немытого тела, перемешанный с запахом спиртного, однако Габриель заставил себя подойти почти вплотную. Да, это был тот самый нищий, щедро одаренный Джулией в декабре. Габриель остановился.
Он ощупью достал бумажник и, не глядя на достоинство купюр, вытащил несколько бумажек, держа их перед стариком.
— Я видел тебя в декабре прошлого года. Ты все еще здесь, — на почти безупречном итальянском сказал ему Габриель.
Нищий жадно глядел на деньги.
— Я здесь каждый день. Даже в Рождество.
Габриель помахал деньгами:
— Моя fidanzata тоже давала тебе деньги. Ты назвал ее ангелом. Помнишь?
Не сводя глаз с купюр, старик улыбнулся беззубым ртом и покачал головой:
— Во Флоренции много ангелов, а в Ассизи — и того больше. Видно, Господь благоволит тамошним нищим. Но мой дом — здесь.
Старик осторожно протянул руку, все еще сомневаясь, что Габриель действительно отдаст ему деньги.
Габриель представил лицо Джулии и услышал, как она с состраданием говорит о нищем, встав на его сторону. Она тогда хотела одарить нищего и не слушала возражений Габриеля, считавшего, что тот почти наверняка пропьет ее деньги.
Глядя на старика, ничуть не изменившегося со времени проявленной Джулией щедрости, Габриель удивился неожиданному умозаключению: а ведь милосердие — это ее естественное состояние. Она, не колеблясь, была готова снова и снова подавать милостыню. Джулия делала это каждый день, считая, что добрые дела никогда не бывают напрасными. Она жила, надеясь, что однажды этот старик поймет: кто-то заботится о нем и пытается помочь. Джулия знала, что доброта делает ее уязвимой, но оставалась доброй.
Габриель сунул деньги в руку нищему, резко повернулся и зашагал прочь, слыша обрывки радостных возгласов и благословений, посылаемых ему стариком.
Он не заслужил благословений. Он подал милостыню совсем не так, как это сделала бы Джулианна. Он не мог симулировать ее доброту и сострадание. Он просто отдал дань памяти о ней. Или купил себе индульгенцию.
Габриель споткнулся о камень мостовой и вдруг понял, что ему надо сделать.