Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века
Шрифт:
Начнем здесь с названия реки Охты, хорошо знакомого жителям Петербурга, да и не только им. В летописи Охта упоминается очень давно.
В 1300 г., как говорит Новгородская летопись, пришли из заморья свеи (шведы) в великой силе в Неву, привели мастеров из своей земли, а из Рима особо искусного мастера, и поставили укрепленный город, настоящую крепость «над Невою, на усть Охты реки». Летописец добавляет об этом городе: «Похвалившеся оканьнии нарекоша его Венец земли». Это была шведская крепость Ландскрона, поставленная руководителем похода маршалом Тюргильсом Кнутсоном на месте впадения Охты в Неву. В крепости был оставлен значительный гарнизон; однако уже в следующем 1301 г. сын Александра Невского великий князь Андрей Александрович, собрав большую рать, взял эту твердыню, сжег и срыл город, уведя в плен остатки гарнизона. С тех пор шведы на 300 лет с лишним
Итак, мы имеем достаточно почтенную дату (1300 г.) первого упоминания реки Охты в наших источниках. Разумеется, это имя существовало и до того много столетий, так как устье Охты являлось весьма удобным местом для остановок торговых кораблей. Однако подробное описание местности мы получаем только через 200 лет — в те времена, когда уже далеко зашел процесс объединения русских земель под общей властью Москвы, где княжили прямые потомки Александра Невского, когда Великий Новгород, потеряв свою самостоятельность, уже вошел в состав Московского централизованного государства. В это время, в конце XV в., была составлена перепись новгородских земель и угодий, появились переписные и писцовые книги, из которых узнаем и об интересующей нас местности. Писцовые книги 1495— 1500 гг. частично дошли до нас, и в них имеется описание окрестностей реки Охты, в частности ее устья.
В переписной книге Вотской пятины 1500 г. читаем:
«В Городенском Спасском погосте. . . великого князя деревни на усть Охты Олферевские Иванова сына Офонасова.
За князем за Ондреем, за княж Олександровым сыном Ростовского деревня на Неве, на усть Охты...». Указаны 2 деревни (без особых названий), в них 3 двора, а в этих дворах жило пять человек (разумеется, взрослых мужчин, которые могли нести тягло).
Кроме того, здесь же было «сельцо на усть Охты на Неве», в нем было 7 человек пашенных и 15 непашенных. Тут же указывается и «деревня Минкино, на усть Охты» (5 человек пашенных крестьян). Выше по Охте также было расположено несколько деревень, из них 4 на Сторожевой горе. Вообще говоря, местность была заселена довольно слабо. Заметим, что название реки Охты повторяется в писцовой книге много раз — без всяких отклонений; в одном только случае ошибочно написано «Тохта».
Сто с лишним лет спустя в результате Столбовского мира 1617 г. шведы, завладев Ижорской землей, именно в устье Охты снова, как и в 1300 г., построили г. Ниен («Невский»), создав здесь крепость Ниеншанц, по-русски «Канцы») на том же месте, где стояла Ландскрона. В то время шведы составили свои писцовые книги Ингерманландии (начиная с 1618 г.), которые дошли до нас. Сохранились также карты и планы времени шведского господства; особенный интерес представляет карта нижнего течения Невы, составленная генералом Кроньортом в 1698 г., т. е. накануне Северной войны. На ней можно видеть расположенный на слиянии Охты с Невой шведский город Ниен с крепостью, многими постройками преимущественно военного назначения, а также дачами шведских офицеров и чиновников.
Заметим, что в писцовой шведской книге 1640 г. в том же Спасском Городненском погосте еще упоминается Ochta By (деревня Охта), но на карте Кроньорта 1698 г. на устье Охты отмечены только городские и крепостные постройки; те деревеньки и сельцо, которые указывались русской переписной книгой Вотской пятины 1500 г., бесследно исчезли.
Шведский город Ниен имел смешанное население: в нем жили ижора, финны, шведы и русские (всего было около 2000 человек). Просуществовал он вплоть до 1703 г., когда Петр I, взяв город, приказал разрушить и срыть все укрепления, а затем заложил основу Санкт-Петербурга на Заячьем острове (Янис-саари), начав 29 июня 1703 г. постройку Петропавловской крепости. Стал заселяться также Васильевский остров, Адмиралтейская часть и другие места. Для Охты осталась роль сравнительно скромная — здесь были поселены несколько сот рабочих-кораблестроителей и их семей; это были рабочие для верфи, основанной Петром на месте Ниеншанца.
Название реки Охты перешло на слободы, в которых жили эти кораблестроители, а также рабочие тогда же, при Петре, основанных пороховых заводов. Долгое время Охта была захолустной частью Санкт-Петербурга; только значительно позже здесь развернулось строительство большого размаха, сделавшее старинную «Охтинскую часть» во всех отношениях равной другим районам Петербурга. Итак,
Что же может значить это название? По-видимому, оно принадлежит карельским и финским говорам: ohto значит «медведь». Заметим, что в некоторых письменных источниках XIX в. значится другое название той же реки, придаваемое ей некоторой частью финноязычного населения, жившего под Петербургом: Ахо-йоки (Aho-joki). Название это состоит из двух слов: aho — «пожога», «ляда», «паровое поле» и joki — «река». По-видимому, это второе название возникло сравнительно поздно, вероятнее всего, в силу деятельности прибывших сюда в шведское время выходцев из Финляндии, пахавших здесь землю. Однако можно вообще подвергнуть это название (Ахойоки) сомнению, так как чаще мы встречаем в источниках XIX в. форму Охайоки, принадлежащую не ижоре — исконным обитателям края, а пришельцам — финнам XVII столетия, воспринявшим это название, вероятнее всего, от русских, так как по Охте еще в 1500 г. был ряд селений, носящих, несмотря на значительное еще ижорское население, чисто русские имена. Выше мы уже упоминали деревни того времени «на Сторожевой горе», указанные в писцовой книге.
Однако все русские названия исчезли; разгадка этого обнаруживается довольно просто: русские названия были естественным образом финнизированы в течение XVII— XVIII вв. многочисленными финнами-иммигрантами, поглотившими также и ижору.
При этом совершалась и финнизация географических названий, в том числе и ряда русских; поэтому мы часто не можем теперь дать точную характеристику подобным названиям, определяя их просто как прибалтийско-финские.
Многое, впрочем, удается установить по писцовым книгам, во время составления которых (XV—XVI вв.) иммигрантов из Финляндии еще не было. В частности, вместо Сторожевой горы с ее русскими деревнями на том же самом месте, на реке Охте, мы обнаруживаем в XIX—начале XX столетия крупное волостное селение Вартемяки (Верхние и Нижние Станки). Вартемяки — финское Vartio-maki — есть точная передача русского названия Сторожевая гора 1500 г.: vartio значит «стража» (в качестве определения «сторожевой» или «сторожевая», так как рода в финской грамматике нет), maki означает «гора». Вот каким образом исчезли многие русские названия XV в., подвергшись позднейшей финнизации. Параллельно с этим шло и превращение води с ижорой — давних местных жителей — в финнов-суоми, говор которых в Ленинградской области приобрел особые черты, позволяющие говорить об особом (ингерманландском) диалекте. Ингерманландский диалект не совпадает совершенно с ижорским языком, хотя и воспринял от него некоторые черты.
Итак, в результате всех исторических перемен сохранилось лишь только это речное имя — Охта, перешедшее и на часть города Петербурга. Ни русские названия деревень XV—XVI вв., ни шведские имена следующего столетия по большей части не удержались здесь в народной памяти — все это известно лишь по дошедшим до нас письменным источникам прошлых времен. Заметим, кстати, что шведы ввели свои названия для всех крупных объектов в окрестностях г. Ниена, и ни одно из них не дошло до нас в народном употреблении. В частности, все острова Невской дельты обозначались у шведов не так, как их называла ижора или русские, но все это дошло до нас только на картах и в документах того времени.
Что касается популярных преданий о происхождении названия Охты, то наиболее распространенный рассказ связывает возникновение этого имени с деятельностью Петра I, будто бы сказавшего «ох ты!» по поводу здешних непролазных дорог. Очевидно, такая легенда могла сложиться только в устах пришлых людей, заселявших охтенские слободы, или просто была сочинена каким-нибудь остряком.
Вообще топонимические легенды совершенно антиисторичны и имеют обычно анекдотический характер. Несмотря на явную несообразность, некоторые из них держатся довольно упорно; иногда же подобные легенды внешне имеют настолько правдоподобный вид, что вводят в заблуждение даже ученых.
Переходим к части Петербурга, известной теперь под названием Васильевского острова.
Название это он получил только во второй половине XIX в., а раньше назывался несколько проще: Васильев остров. Если обратиться к географическому словарю 1870-х гг., то найдем там следующее пояснение: «Больший из островов во всей Невской дельте есть Васильевский, называвшийся во время владычества шведов Ирвисари, или «Лосиный остров», и получивший нынешнее название от квартировавшего здесь офицера Василия Корчмина, коему Петр I посылал приказания с лаконической надписью: «Василию на остров».