Возраст любви
Шрифт:
Вот только что, ради всего святого, она скажет Луизе и Джен?..
Глава 9
Следующие три дня обернулись для них обоих настоящим кошмаром. Джек так нервничал, что впервые за пять лет накричал на Глэдди, хотя та ни в чем не провинилась. К счастью, она быстро сообразила, что у шефа какие‑то серьезные неприятности, а тот факт, что Аманда Роббинс перестала ему звонить, помог Глэдди в общих чертах представить, что могло произойти. Но от этого ей было нисколько не легче. Джек вел себя как раненый носорог, он ни с кем не мог разговаривать нормально
Что касалось Аманды, то она снова заперлась в своем доме — как и тогда, когда оплакивала покойного мужа. Луизу, неожиданно приехавшую к ней вместе с внуками, Аманда не приняла, сославшись на сильную мигрень. И она действительно выглядела так, словно была очень больна.
В конце концов Луиза позвонила сестре, чтобы спросить, что такое случилось с их матерью, но Джен знала немногим больше ее. Единственное, что ей было известно, — это то, что Джек, точно так же, как и Аманда, перестал разговаривать с Полом.
— Не иначе наши голубки разругались! — заметила Луиза. — Слава тебе господи, слава тебе! Аллилуйя!
— Перестань, Лу! — сердито оборвала ее Джен, и Луиза от удивления чуть не поперхнулась.
— Ты что, играешь на их стороне? — спросила она.
— Н‑нет… — Джен несколько смутилась. — Я их по‑прежнему не одобряю, но ведь папа умер… А мама и Джек действительно взрослые люди, и, наверное, у них есть право поступать так, как им хочется, так что пока они не выставляют свои отношения напоказ…
— Они не взрослые, а просто старые, — перебила Луиза. — И то, что они делают, отвратительно. Разве ты так не считаешь?
— Помнится, когда папа умер, кто‑то говорил, что у мамы есть право на свою личную жизнь и все такое. Ты не знаешь, кто бы это мог быть? — едко осведомилась Джен. — И мне почему‑то начинает казаться, что мы не должны не только вмешиваться в мамины дела, но и осуждать ее. Кто мы такие, чтобы одобрять или не одобрять ее поступки?
— Господи, да что с тобой такое, Джен? — удивилась Луиза. — Где тебя напичкали всей этой дребеденью насчет «соринки в глазу ближнего и бревна в своем»? Уж не начала ли ты посещать воскресную школу?.. Она — твоя мать, но она ведет себя как последняя шлюха. Сама посуди — завести интрижку в пятьдесят лет, и с кем?! С таким же стариком! Разве это в порядке вещей?
— Но она одинока, Лу. И я думаю, что мама может встречаться с кем хочет, возраст тут не имеет значения. А вот мы повели себя не очень красиво, когда мама захотела поделиться с нами своей радостью. Мы даже не поняли, что€ это может для нее значить.
— Не знаю, как ты, а вот я все отлично поняла, — парировала Луиза. — Надеюсь, Джек все‑таки бросил ее.
— Может быть, это мама послала его куда подальше.
— В общем, это был один из них, — подвела итог Луиза. — И я считаю, что это хорошо. По крайней мере, они не успели сделаться посмешищем всего Лос‑Анджелеса…
Наступил уик‑энд, но Аманда по‑прежнему никого не принимала и ни с кем не желала разговаривать. Целыми днями она сидела дома и плакала, не в силах справиться с собой. Должно быть, как справедливо заметил Джек, ее организм вырабатывал слишком много гормонов, а может, все дело было в том, что она потеряла Джека. По временам ей снова начинало казаться, что жизнь кончена и что в будущем ее не ждет ничего хорошего, однако стоило Аманде подумать о крошечном живом существе, которое должно было появиться на свет через семь месяцев, и на ее распухшем от слез лице появлялась робкая, как зимняя заря, улыбка. Ребенок мог стать смыслом ее новой жизни — она знала это твердо, — и все же Аманда плохо представляла себе, как она будет существовать без Джека. В последний раз они виделись в тот день, когда вместе ездили в клинику. С тех пор Джек ни разу к ней не заехал и ни разу не позвонил.
А Джек с каждым днем переживал все сильнее. Он орал на своих служащих, которым случалось чем‑то ему не угодить, и каждый день оставался на работе далеко за полночь, стараясь загнать себя настолько, чтобы усталый мозг уже не мог воспринимать горькую реальность. Но, вернувшись в свою городскую квартиру или в домик в Малибу, он садился на диван и сидел, тупо глядя в пространство перед собой. Джек очень старался не думать об Аманде, но он не мог не вспоминать о том, как она предала и оттолкнула его, и эти мысли наполняли его болью и обидой.
Джек никак не мог поверить в то, что они с Амандой расстались. Как она могла так с ним поступить, снова и снова спрашивал он себя и не находил ответа. В беременности Аманды не было ее вины или, вернее, почти не было; высшим актом предательства казалось ему именно ее непонятное желание оставить ребенка. Мысль об этом доводила Джека до белого каления, но каждый раз, когда он начинал закипать, словно чайник на огне, ему вдруг вспоминались ее улыбка, ее взгляд, обращенные к нему ласковые и нежные слова, и Джек сразу же остывал. Особенно часто ему вспоминалось ее лицо, каким оно становилось, когда он занимался с ней любовью, или как она выглядела, когда он просыпался на рассвете, а она еще спала, доверчиво прижавшись к его плечу или, наоборот, разметавшись на подушках. Ему очень не хватало ее лица, ее ласк, ее нежных слов — не хватало так сильно, что порой Джеку начинало казаться, что он просто не перенесет разлуки с Амандой.
С самого начала Джек принял твердое решение не звонить Аманде и не пытаться что‑либо узнать о ней другими путями, однако сказать оказалось гораздо легче, чем сделать. Он не мог не думать о своей потерянной любви. Аманда — в этом имени для него соединилось все, о чем он мечтал, чего хотел, в чем отчаянно нуждался, и это начинало сводить его с ума. Несколько раз Джек ловил себя на том, что обращается к ней так, словно она находится рядом, и спохватывался только тогда, когда не получал ответа. Даже свои воскресные прогулки по пляжу в Малибу Джек забросил — слишком многое здесь напоминало ему о тех временах, когда они с Амандой бродили, взявшись за руки, по влажному песку и разговаривали обо всем — или же молчали, глядя друг на друга. Несколько раз Джек просыпался по ночам от звука собственного хриплого голоса, звавшего ее по имени, или же от слез, которые начинали течь по его лицу, стоило ему забыться сном. Ничего подобного с ним раньше не случалось, и скоро Джек понял, что больше не может этого выносить. Он должен был позвонить Аманде.
С этим желанием он боролся целую субботу, но наконец не выдержал и, когда часы на камине пробили восемь, взял в руки трубку телефона. Набирая знакомый номер, Джек еще не знал, что, собственно, он собирается ей сказать. Ему достаточно было бы просто услышать ее голос, хотя бы простое «алло». Видеться с ней или просить о встрече он не собирался: теперь это было бессмысленно, к тому же Джеку не хотелось еще глубже погрузиться в пучину безумия, которое и так засасывало его.
Но когда его наконец соединили, он наткнулся на автоответчик. Аманда так и не взяла трубку, хотя он перезвонил еще раз и долго не давал отбой, надеясь, что она подойдет. О том, что Джек звонил, Аманда узнала только на следующий день, когда проверяла записанные на пленке сообщения. В последнее время она совершенно перестала отвечать на вызовы и автоответчик включала больше по привычке, чем по необходимости. В первые дни после разрыва с Джеком она проверяла пленку чуть не каждые полчаса, но к выходным совершенно отчаялась.