Возраст любви
Шрифт:
— Конечно, я понимаю, — кивнул Джек и повернулся к медицинской сестре. — Дайте же ей что‑нибудь. Нельзя же, чтобы человек так мучился! — сказал он раздраженно. — Почему вы не хотите дать ей общий наркоз?
— Потому что это роды, а не операция на сердце, — возразила сестра. — Ваша жена должна тужиться, а как она будет это делать, если мы ее выключим?
— Я не хочу тужиться! — подала голос Аманда, снова открывая глаза. — Не могу!
Действие морфина почти прошло, к тому же доза была слишком маленькой. После укола Аманду потянуло в сон, да и боль стала не такой
— Ничего, теперь уже скоро! — промямлил Джек, ибо это было все, что он мог сказать ей в утешение.
Тем временем медсестра и акушерка повезли каталку Аманды в родовую палату, и Джек, словно баран, которого ведут на заклание, послушно пошел следом, гадая, как же это он умудрился так влипнуть. Но сбежать он никак не мог. Во‑первых, ему было стыдно бросить Аманду, а во‑вторых, за ним по пятам шли Джен и Луиза, и Джек не мог уронить себя в их глазах.
«Только бы не грохнуться в обморок, только не это!» — подумал он в отчаянии, оглядывая сложное оборудование и разложенные на столах поблескивающие хирургические инструменты.
Тем временем врач и сестра устроили Аманду на столе, так что она оказалась в полулежачем положении. Ее ноги были просунуты в стремена, а руки пристегнуты ремнями к поручням. Джен, Луизу и Джека акушерка усадила на стулья в изголовье операционного стола, и он, снова оглядевшись по сторонам, заметил в углу застеленный чистой простыней пластиковый столик с высокими бортиками, над которым горели две лампы — обычная и ультрафиолетовая. Столик был готов для приема малыша, и Джек неожиданно почувствовал себя увереннее. Теперь он уже не так сильно боялся того, что ему предстояло увидеть и услышать. Напротив, у него появилось такое ощущение, будто он присутствует при чем‑то очень и очень значительном, грандиозном. В конце концов, они собрались здесь вовсе не для того, чтобы присутствовать при страданиях Аманды, а для того, чтобы встретить рождение новой жизни.
Прошло, однако, сколько‑то времени, и это ощущение почти исчезло. Во всяком случае, Джек снова перестал понимать, для чего он здесь. Аманда тужилась уже два часа, однако все было тщетно. Ребенок оказался слишком большим и никак не хотел выходить. Медики, к которым прибавились еще одна акушерка и анестезиолог, начали перешептываться между собой, потом врач посмотрел на часы и кивнул.
— Дадим ей еще десять минут, — сказал он тихо, но Джек был настороже и услышал эти слова.
— Что это значит? — спросил он, вскакивая со стула.
— Ребенок перестал продвигаться к выходу, Джек, — негромко пояснил врач. — А миссис Уотсон очень устала. Боюсь, нам придется ей помочь.
— Как это — помочь?! — в панике выкрикнул Джек, который вдруг вспомнил учебный фильм о кесаревом сечении. Там двое похожих на маньяков врачей резали роженицу остро заточенными ножами, а она кричала… Боже, как она кричала! Помнится, тогда он еще подумал: неужели с живым человеком можно обращаться подобным образом? Неужели законы Соединенных Штатов допускают подобное зверство?
Джек покачнулся от ужаса и схватился рукой за спинку стула, чтобы не упасть.
— Неужели
— Посмотрим, — врач пожал плечами. — Может быть, все обойдется, надо только, чтобы она нам помогла.
Джек машинально перевел взгляд на жену и подумал, что Аманда вряд ли способна сейчас кому‑нибудь помочь. По ее искаженному лицу катились крупные капли пота и слез, пальцы судорожно сжимали поручни стола, а из полуоткрытого рта доносились хриплые, жалобные стоны. Впрочем, Джек и сам выглядел немногим лучше.
Прошло пять минут, но ничего не изменилось, и Джек почувствовал, что изнемогает от страха и острого ощущения собственного бессилия и беспомощности. Дочери Аманды тоже выглядели обеспокоенными, но пока держали себя в руках. Поднявшись со своих мест, они подошли к матери и встали по обеим сторонам от стола, чтобы она могла их видеть. Джек тоже приблизился и взял осторожно Аманду за руку, чтобы хоть как‑то поддержать ее, но она с такой силой сжала его пальцы, что ему стало больно.
Он как раз хотел спросить врача, как дела, но не успел. Раздался тревожный звонок, и врачи сразу засуетились.
— Что? Что случилось?! — испуганно воскликнул Джек.
— Сработал датчик положения плода, — быстро ответила одна из акушерок. — Ребенок в беде…
Она была слишком занята, чтобы объяснить все подробно, и Джек почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Врачи быстро переговаривались между собой, сыпя непонятными терминами, анестезиолог склонился к Аманде и что‑то ей настойчиво говорил, а Аманда плакала.
— Да скажите же мне толком, в чем, собственно, дело?! — взмолился Джек, но ему никто не ответил.
Прошла еще минута, и врач, пристально смотревший на экран какого‑то прибора, повернулся к Джеку.
— Вам сейчас придется уйти. Всем троим, — сказал он и, совсем не слушая их слабых возражений и больше не обращая на них внимания, повернулся к анестезиологу. — У нас есть время для эпидуральной блокады?{Эпидуральная блокада — разновидность местной анестезии при родовспоможении.}
— Посмотрим, — отозвался тот.
Шум и суета усилились, но Джек этого не замечал. Он видел только страдающие глаза Аманды, которая в отчаянии сжимала его пальцы. Джен и Луиза уже покинули родовую, но Джек никуда не собирался уходить. Он знал, что не может бросить ее сейчас.
— Я посещал курсы… — объяснял он врачам. — Курсы молодых родителей. Нам показывали фильм про кесарево сечение. Мне можно, можно…
Но никто его не слушал. Акушерки, то и дело поглядывая на главный монитор, пытались извлечь его сына из чрева Аманды, но безуспешно. Анестезиолог возился с какими‑то шлангами и катетерами, а врач, строго посмотрев на Джека, сказал не терпящим возражений тоном:
— Сядьте и разговаривайте с ней. О чем угодно…
К этому времени медсестра установила над Амандой небольшую складную ширму, так что Джек не мог видеть, что делают врачи; открытым оставалось только ее лицо — покрасневшее, перекошенное, блестящее от пота. И глаза, в которых застыли ужас и мука.