Возрождение Бога-Дракона

Смирнов Андрей Владимирович

— Прежде, чем ты уйдешь, — сказала Королева, вставая, — хочу тебе кое-что показать.

Она вышла из беседки, и я последовал за ней.

20

Туман, как всегда, появился из ниоткуда и быстро закрыл собой все. Окружающий мир смазался, а когда он возник вновь, я понял, что нахожусь в помещении, а не под открытым небом. Еще несколько шагов, и я подхожу к массивным перилам из серого мрамора и останавливаюсь рядом с Морганой, созерцая грандиозный холл какого-то дворца.

Мы находились на втором этаже, напротив входа — с первого этажа к нам можно было подняться по одной из двух лестниц, что располагались справа и слева от нас. На стенах — знамена, некоторые из которых вызвали во мне мучительное ощущение узнавания: я понимал, что видел уже такие

раньше, но где и когда, в какой из своих жизней — не мог вспомнить. Основное мое внимание, однако, привлекли не знамена и не роскошная отделка холла, также казавшегося смутно знакомым, а огромное панно над входом. Панно располагалось еще выше, чем находились мы с Королевой — где-то на уровне третьего этажа. Люди и звери, полулюди-полузвери, мерзкие крылатые твари, странные существа из огня и света… Композиция дробилась на множество сюжетов, каждый из которых имел какой-то смысл, что-то символизировал, изображал какое-то событие в той истории, которой была посвящена картина. Крылатая тень — человеческая фигура с крыльями летучей мыши — что-то предлагает быку, наклонившему рога так, будто он собирается атаковать ее; феникс проливает огненный дождь на отвратительных тварей, собравшихся под стенами крепости; устрашающая черная фигура — слишком похожая на собирающую души тварь из моих снов — торжествуя, держит на поднятых руках тело прекрасной женщины; звери с лицами людей стоят вокруг расчлененного на части человека, лежащего в центре ритуального узора; молодая девушка идет по выжженной земле и там, где ее нога касается земли, из пепла пробиваются зеленые ростки; разъяренный воитель с черным мечом убивает неподвижного и раненного, но еще живого дракона… Центральную часть композиции занимало изображение прекрасного поверженного рыцаря, лежащего в луже собственной крови, алевшей на темном плаще, посреди тронного зала. Над рыцарем, касаясь древка копья, протыкавшего рыцарю грудь, стояло странное существо, являвшее собой смесь ящерицы и человека. Голова ящерицы, туловище и руки человека, вместо ног — длинный хвост… кожистые крылья за спиной. Существо и рыцарь смотрели друг другу в глаза и по тому, как существо касалось копья, невозможно было понять — собирается ли оно нажать еще сильнее, навсегда пригвождая человека к полу, или же хочет извлечь копье. Но я — откуда-то — точно знал, что копье воткнул рыцарю в грудь странный дракон с человеческим туловищем и что он сделал бы все, чтобы воткнуть это копье поглубже. Двусмысленность того, как это было изображено, по необъяснимой причине разозлила меня. Нет, я точно был уверен — это дракон, повергающий героя, а не освобождающий его. Потом я присмотрелся к герою и понял, что он тоже не вполне человек. Когти, а не ногти на руках... а то, что я сначала принял за плащ, оказалось раскиданными по полу темными крыльями…

Вверху общей композиции, будучи не менее крупной, чем фигуры человека-дракона и демона-рыцаря, сияющая золотая птица распахнула крылья, как бы призывая восходящее над ней солнце. Внизу, во тьме, смотрело наверх жуткое мумифицированное лицо, принадлежавшее женщине. Ее рот был широко распахнут и казалось, что она стремится поглотить все, в чем есть жизнь и сила.

Я оторвался от созерцания картины и искоса взглянул на Моргану. Она смотрела на меня — внимательно, изучающее — не скрывая своего интереса.

— Кто я такой? — Спросил я у нее. — Может быть, скажешь наконец?

— Ты все еще не вспомнил?

— Я помню, что был здесь, в этом зале. Помню некоторые знамена. Но картины не помню. И тем не менее я чувствую, что должен знать, что там изображено.

— Я бы сказала, что там изображена история Тавелина, — ответила Моргана. — Но это было бы неправдой, потому что события, которые там показаны, в конечном итоге касались всех миров.

Тавелин… Я попробовал это слово на вкус и ощутил смесь печали и радости. Чем бы ни был этот мир, он кое-что значил для меня. Многое значил, не смотря на то, что еще не вернувшиеся, но уже смутно ощущаемые воспоминания боли несли в себе не меньше, чем любви…

— Тавелин… — Тихо сказал я. — Что это за место?..

— Один из множества миров. Очень древний. И особенный тем, что в нем некогда жил Творец.

— Творец? — Хмыкнул я. — Какой еще Творец? Всеблагой Митра?

— Большинство богов Земли, — ответила Моргана, — никогда не существовали. Другие являются искаженными изображениями реальных богов, третьи — местными божками, рассказывающими о себе небылицы. Ваш Митра — это второй случай. Вот только похож он не на Творца, а на Йлаха, Бога Света.

Моргана перехватила мой взгляд, брошенный на панно, и добавила:

— Не ищи его там. Его там нет. В качестве противовеса Эрешкигаль, Богине Тьмы и небытия, Король-Жаворонок изобразил не Йлаха, а себя самого.

Я некоторое время разглядывал золотую птицу, призывающую солнце…

— И никто не обвинил его в богохульстве?

— Сила Творца — выше, чем сила Эрешкигаль и Йлаха. — Ответила Моргана. — Свет и тьма существовали прежде, чем возникли миры, но именно Творец, рожденный от их предвечного смешения, дал им имена, оформил их, наделил слепые силы личностными аспектами… Творца еще называют Богом Земли — подразумевая под «Землей», конечно, не тот мир, где ты жил в последнее время, а все множество сотворенных им миров. Жаворонок — его Наследник… один из Наследников… и его божественный статус уж точно не ниже, чем статус бесстрастного и бездеятельного Йлаха. Поэтому вряд ли кто-то взялся бы обвинять живого бога в богохульстве.

Я усмехнулся ее шутке, а затем спросил:

— «Творец жил в Тавелине»… «Жаворонок — один из наследников»… что же случилось с Творцом? Сотворив все, что хотел, он отдалился от дел?

— Можно и так сказать. Творца убили его Наследники.

Я понял, что знаю ответ на свой вопрос еще прежде, чем она закончила фразу. На каком-то уровне я уже знал все, о чем спрашивал. Знал — но не помнил, а ответы Морганы словно открывали запертые двери в моем подсознании.

— Хороши Наследнички… — Задумчиво пробормотал я.

Она странно на меня посмотрела, а затем произнесла:

— По их словам, это необходимо было сделать. Незадолго до войны с демонами Творец обезумел и желал разрушить все, чтобы затем создать заново в ином, совершенном виде. И вот, чтобы уберечь миры, они убили его и разделили его силу между собой. — Она указала на ту часть изображения, где дикие звери с лицами людей стояли вокруг расчлененного человеческого тела.

— А что ему не понравилось в сотворенном мире? — Спросил я. — Или это никому не известно?

— Слишком многое пошло не так, как он хотел. Взять хотя бы демонов. Он не планировал их появления.

— Откуда же они взялись?

— Это души, пожранные Эрешкигаль, переваренные ею и искаженные до крайней степени. Стихиали и звери представляют собой естественное начало. Демоны, порожденные… исторгнутые Эрешкигаль — представляют противоестественные, разрушительные силы. Демонами управляют их князья, во главе которых стоит Раванар, Повелитель Демонов, — она указала на фигуру прекрасного крылатого рыцаря, пригвожденного копьем к полу тронного зала. — Стихиалями и животными — Наследники… по крайней мере, в идеале. — Она сделала короткую паузу. — На практике же все главные участники этой истории уже давно ничем не управляют. Часть Наследников пала от руки Короля Демонов еще до начала войны, другая погибла в ходе нее, а последние стали жертвами его мести уже после ее окончания. Но и сам Раванар пострадал не меньше. Он был повержен сильнейшим из Наследников, Драконом, и пришпилен к полу в собственном дворце. Его дворец опустел — одни говорят, что Раванар погиб, другие — что он, лишенный всякой силы, впал в забытье — но все сходятся на том, что вытащить копье, воткнутое в грудь Повелителя Демонов и снять с него заклятье может лишь тот, кто воткнул это копье и наложил заклятье… Князья демонов в отсутствие короля погрузились в междоусобные войны за первенство и перестали совершать организованные вторжения в неискаженные миры. С другой же стороны, в отсутствие Наследников старейшие стихиали создали собственные королевства и сумели кое-как защитить их: демоны, хотя и прекратили действовать сообща, не утратили алчности и желания извратить все живое… Многие считают, что мироздание без высших богов стало… более безопасным, что ли?.. нет тех, кто мог бы всех объединить и пытаться установить свою волю… а значит, нет и мировых войн и, не смотря на все локальные конфликты, мирозданию в целом ничего не грозит… но я не разделяю это мнение.

— Почему? — Спросил я.

— Потому что без Наследников и Раванара ослабела магия. Нет глобальной угрозы, но и не создается — в масштабах вселенной — ничего нового. Давно уже нет ни новых миров, ни новых рас. Нет новых форм волшебства, хотя к Наследникам, как к покровителям различных видов магии, по прежнему обращаются чародеи. Вот, например, Жаворонок, — она опять указала на золотую птицу на панно. — Он покровительствует саммонерам и магам, использующим музыку. Феникс — магам огня, Единорог — магам света и жизни…