Возрождение
Шрифт:
— На этом корабле еще никто никогда не летал. Надо бы его как-нибудь назвать. У кого есть идеи?
Лара Кистнер молча взглянула на своего коллегу. Так, ясно. Уважает старших и склонна соблюдать субординацию независимо от собственной точки зрения.
Бен Блеш задумался.
— Я согласен, кораблю нужно имя. Только вам не кажется, что профессор Лэнг также имеет право голоса в этом вопросе? Я думаю, она должна участвовать в обсуждении.
Молодой человек давал понять, что не намерен идти на поводу у Ханса. Может быть, он хочет поспорить? Так или иначе, по дороге и без того будет, о чем поспорить, а пока лучше избегать конфронтации.
— О, я вовсе не хотел исключать профессора Лэнг из обсуждения. Мы ничего не собираемся решать, пока она не выскажется. Я имел в виду лишь предварительные идеи.
—
Так... Выдал вариант почти не размышляя, причем предложенное имя достаточно много говорит о личности Блеша. У него, должно быть, сильно преувеличенные представления о масштабах миссии, которую должна выполнить их маленькая группа. На самом деле им требуются факты и только факты. «Спаситель»! Слава Богу, если удастся спасти самих себя и собранную информацию! Если Лара Кистнер будет подчиняться Бену только потому, что он старший, а сам Блеш начнет строить из себя мессию, то неприятности гарантированы. Да уж, учудил Джулиан Грейвс, когда назначил его главным: теперь советуй не советуй — молокосос будет слушать только самого себя.
Хорошо, придется поруководить из задних рядов — не впервой.
— «Спаситель»? Неплохо, — кивнул Ханс. — Интересно, что скажет профессор Лэнг?
Он прекрасно знал, что она скажет: ничего. Ей все равно. Лишь бы не мешали заниматься Строителями, со всем остальным Дари согласна. Ханс перевел взгляд на блестящий корпус корабля, который уже полностью сформировался. Надо осмотреть его и убедиться, что там есть все необходимое. А пока — улыбаться и кивать. После старта будет достаточно времени, чтобы поднять маленький мятеж. Да, сделать это, видимо, придется...
— Советник Грейвс выразился вполне определенно. Свяжитесь с ним, пусть подтвердит. Пока корабль не сядет на Ледяной мир, решения принимаю я.
— И все же я точно знаю, что он ничего подобного не планировал. — Бен Блеш стоял за креслом пилота, в котором сидел Ребка.
В голосе молодого человека чувствовался гнев. Ханс не стал оборачиваться.
— Я не совсем понимаю суть ваших возражений, Бен. Так или иначе через несколько дней мы прибудем на Ледяной мир. Я просто стараюсь получить как можно больше предварительной информации.
— Делая бессмысленный крюк для осмотра мертвой планеты? Это нам ничего не даст! Если я чего-то не понимаю, объясните мне!
А по-моему, все понятно. Планета, к которой мы летим, находится в самой середине зоны, которая в нормальной звездной системе такой массы была бы пригодна для жизни. Сейчас на этой планете жизни нет — она слишком холодная. Возникает вопрос: не было ли там жизни раньше? Может быть, даже разумной — до того, как звезда потухла и все вымерзло...
Характеры членов «зеленой команды» вырисовывались уже вполне четко. Лара Кистнер неплохо выполняла работу, но определенно не была сильной личностью. Она во всем соглашалась с «боссом», да и остальным особо не противоречила. Бену Блешу нравилось командовать. Свое мнение он высказывал категоричным тоном и сразу закипал, когда ему противоречили. Когда в конце первого дня полета к Ледяному миру Ханс Ребка объявил, что сначала они посетят другую планету, Блеш стал резко возражать. Однако Дари неожиданно встала на сторону Ребки. Впрочем, это было вполне объяснимо: Ханс слишком часто спасал ей жизнь, чтобы ему не доверять.
— Я не намерен это терпеть! — раздраженно заявил Блеш. — Посмотрим, что скажет Джулиан Грейвс. Он положит конец нашему спору.
Ханс молча смотрел на растущий диск планеты. С последним высказыванием он собирался согласиться. Грейвс наверняка положит спору конец: он всегда был перестраховщиком. Если есть хоть малейшая вероятность, что визит на мертвую планету увеличит их шансы на Ледяном мире, советник по этике поддержит его обеими руками.
Бен Блеш вышел — очевидно, чтобы послать вызов на «Гордость Ориона». И это в момент, когда на экране появляется новая неизвестная планета! Ханс в очередной раз убедился, что имеет дело с дураком. А как еще назвать человека, который больше заботится о своем авторитете, чем о шансах выжить? Что же это за команда экспертов такая, какой идиот ее собирал? Им бы провести пару недель на Тойфеле — в порядке тренировки! Одно знакомство с Ремулером-точильщиком, предрассветным ураганом, стоило бы целого года лекций
Все, хватит философствовать! Ханс сосредоточился на планете. Диаметр — четырнадцать тысяч километров. Плюс показания масс-детекторов — значит, под внешними слоями есть металлическое ядро. Тем более такое высокое магнитное поле... Гравитация на поверхности на пятнадцать процентов превышает стандартную — многовато, но вполне допустимо, чего нельзя сказать о температуре. Кислородно-азотная атмосфера с примесью аргона, однако, судя по спектрам, никаких признаков углекислоты и водяных паров.
Подробные снимки того, что лежало под застывшей атмосферой, можно было сделать лишь перейдя на низкую орбиту. Тем не менее высокая отражательная способность поверхности — характерный блеск можно было заметить даже невооруженным глазом — уже сейчас указывала на мощный ледяной покров. Чтобы определить его толщину и установить, что лежит ниже, требовались высокоточные радиолокационные измерения. Для этого надо было высадиться на планету, а значит, перелет на Ледяной мир откладывался по крайней мере на два дня. Ханс подозревал это еще до старта с «Гордости Ориона». Если планета теплая, снимки высокого разрешения можно сделать и с орбиты. Но там лед, и если вы хотите узнать, как поверхность выглядела до того, как замерзла, без посадки не обойтись... Впрочем, Ханс в любом случае собирался побывать на планете — новый мир нужно почувствовать, а этого не сделаешь, находясь в космосе.
Объяснять это другим было бесполезно. Ханс разглядывал замерзший шар, отражающий тусклый свет далеких звезд. Если повезет, то Дари и остальные сами все поймут.
К несчастью, чувствительные датчики и радары «Спасителя» были слишком хороши. Они заключали в себе новейшие технологии Четвертого Альянса, и с высоты всего двух сотен километров видели почти все, оставляя мало простора для воображения.
— Высаживаться на поверхность? Что вы хотите там исследовать? — Бен Блеш наблюдал картинку на экране дисплея: холмы и долины, окрашенные в ослепительно белый цвет. — И так вполне очевидно, что произошло. Повсюду одно и то же: горы, ущелья и плоская поверхность океана — радар с синтезированной апертурой это подтверждает. Общее оледенение отсутствует: на это просто не было времени. Ясно, что, когда температура упала, все водяные пары и углекислота выпали на поверхность, образовав снежный покров. А после этого ничего не менялось. В воздухе сохранился кислород, а также азот и аргон — значит, все произошло очень быстро. В этом не может быть никаких сомнений! Что же в таком случае нам даст посадка на поверхность?
Этот вопрос Ханс задавал себе уже давно. Еще до того, как корабль перешел на низкую орбиту, он отправил запрос на «Гордость Ориона»: «Предположим, что внутренний источник энергии звезды был каким-то образом выключен в течение короткого времени (недель или месяцев). Как долго в этом случае продлится ее остывание за счет обычного излучения? Мне нужна приблизительная цифра: будут это годы, столетия, тысячелетия или миллионы лет?»
Грейвс прислал неутешительный ответ: «В. К. Талли делает расчет с помощью астрофизической библиотеки корабля. Ответ на ваш расчет зависит от нескольких неизвестных параметров, в частности, от стадии эволюции звезды и величины гравитационной энергии, накопленной в результате сжатия при ее остывании. Талли отказывается дать определенный ответ, но обещает проанализировать различные варианты».
Можно себе представить! Этот вживленный компьютер будет нести ахинею и ходить вокруг да около, пока с ума не сведет! К счастью, сидеть и слушать придется Грейвсу. Но почему В.К. все еще на борту «Гордости Ориона»? Ему давно следовало отправиться в путь.
Второе послание Грейвса оказалось более обнадеживающим: «Абсолютно минимальным значением времени радиационного охлаждения при крайних значениях параметров В.К. Талли считает двадцать тысяч лет. Более вероятная величина, учитывающая гравитационную энергию сжатия, — между восемью и восемнадцатью миллионами лет. Если время меньше, чем двадцать тысяч лет, то это означает, что процесс остывания был ускорен какой-то внешней силой. Рисунок трещин на льду, если таковые имеются на поверхности планеты, может служить визуальным индикатором времени остывания. Прилагаю изображения характерных рисунков, соответствующих различным скоростям охлаждения».