Возрождение
Шрифт:
— Мы все тогда были в шоке и списали это на скорбь из-за потери жены и сына. Но знаешь что? Когда я думаю о Клер, мне хочется найти его и пожать ему руку. — Терри стоял, сложив на груди руки, мускулистые, как у отца. — Потому что теперь я думаю, что он настоящий храбрец, что сказал все это. Теперь я думаю, что он был прав в каждом слове.
Хоть Терри и разбогател, но остался бережливым, и обедали мы остатками вчерашнего угощения. Я почти все время держал на коленях Кару-Линн и кормил ее кусочками разных блюд. Когда мне пришло время уезжать и я передал ее Дон, малышка потянулась ко мне.
— Нет, солнышко, — сказал я, целуя неправдоподобно гладкий лобик. — Мне надо уходить.
Ее словарь включал всего
— Беги скорей, — сказал Кон, — не то тебе придется ее удочерить.
И я ушел. Назад к прокатной машине, назад в аэропорт Портленда, назад в Денверский Международный, назад в Недерленд. Но я все время думал об этих пухлых протянутых ко мне ручках, об этих полных слез глазах мортоновского голубого цвета. Ей был всего год, но она не хотела меня отпускать. Вот так ты и узнаешь, что приехал домой, думается мне. И неважно, как далеко ты уехал от этого дома или как давно там не был.
Дом — это место, откуда тебя не хотят отпускать.
В марте 2014 года, когда большинство лыжников уже покинули Вейл, Аспен, Стимбоут-Спрингс и наш Элдора-Маунтин, в новостях сообщили о приближении грандиозного бурана. Задевший нас хвост полярного вихря уже засыпал Грили четырьмя футами снега.
Большую часть дня я провел в Волчьей Пасти, помогая Хью и Муки задраить наглухо студии и большой дом. Я пробыл там, пока ветер не начал усиливаться и со свинцового неба не посыпалась первая снежная крупа. Потом появилась Джорджия — в теплой куртке, наушниках и сувенирной кепке ранчо «Волчья Пасть». Настроена она была серьезно.
— Отправляй ребят домой, — велела она Хью. — Или ты хочешь, чтобы они застряли где-нибудь в кювете до июня?
— Как экспедиция Доннера, — сказал я. — Но я не стал бы есть Муки. Жестковат он.
— Ладно, уматывайте, — разрешил Хью. — Только проверьте еще раз двери студий по дороге.
Мы так и сделали и на всякий случай заглянули и в амбар. Я даже покормил лошадей яблочными дольками, хотя Бартлби, мой любимец, умер три года назад. К тому времени, как я довез Муки до его пансиона, снег валил вовсю, и ветер завывал, усилившись миль до тридцати в час. В центре Недерленда было пусто. Светофоры раскачивались под проводами, а перед дверями магазинов, закрывшихся пораньше, уже начало наметать сугробы.
— Езжай прямо домой! — посоветовал Муки, стараясь перекричать ветер. Он завязал рот и нос банданой и стал похож на пожилого преступника.
Я последовал его совету. Ветер всю дорогу толкал мою машину в борт, как злой хулиган. Меня он толкал еще яростнее, когда я шел к двери, прикрывая воротником лицо, чисто выбритое и не готовое к фокусам колорадской зимы, когда та взялась за дело всерьез. Мне пришлось надавить на дверь обеими руками, чтобы закрыть ее за собой.
В моем почтовом ящике лежало единственное письмо. Вытащив его, я с первого взгляда понял, от кого оно. Почерк Джейкобса стал менее разборчивым, но остался узнаваемым. Единственной неожиданностью оказался обратный адрес: «До востребования, Моттон, Мэн». Не мой родной городок, но совсем рядом. Слишком близко для моего спокойствия.
Я похлопал конвертом по ладони и чуть было не поддался первому импульсу — разорвать его на части, открыть дверь и развеять клочки по ветру. Я и сейчас представляю это себе — каждый день, иногда каждый час, — и гадаю, что бы тогда изменилось. Вместо этого я перевернул конверт и увидел единственное предложение, написанное тем же дрожащим почерком: «Советую прочесть».
Читать мне не хотелось, но я все же вскрыл письмо. Внутри был конверт поменьше, обернутый в лист бумаги. На втором конверте значилось: «Прочти мое письмо, прежде чем вскрывать это». Так я и сделал.
Так я и сделал, помоги мне Господь.
«4
Дорогой Джейми!
Я раздобыл оба адреса твоей электронной почты, рабочий и личный (как ты знаешь, у меня есть свои способы), но я уже старик со своими стариковскими привычками и считаю, что о важных делах лучше всего говорить в письме, по возможности — написанном от руки. Как видишь, я все еще в состоянии писать от руки, хотя не знаю, надолго ли меня хватит. Я перенес микроинсульт осенью 2012 года, а прошлым летом — еще один, посерьезнее. Надеюсь, ты простишь меня за чудовищный почерк.
Есть еще одна причина, почему я выбрал обычную почту. Электронное письмо слишком легко удалить; лист бумаги, на котором кто-то потрудился написать тебе ручкой с чернилами, уничтожить сложнее. Я припишу одну строчку на оборотной стороне конверта, чтобы увеличить вероятность того, что ты это прочтешь. Если не получу ответа, придется посылать гонца, но мне не хотелось бы этого делать: времени не так много».
Гонца. Это мне не понравилось.
«При нашей последней встрече я попросил тебя стать моим ассистентом. Ты отказался. Я повторяю свою просьбу и уверен, что в этот раз получу согласие. Ты должен согласиться, потому что моя работа достигла финального этапа. Остается один последний эксперимент. Я уверен в его успехе, но не решаюсь продолжать в одиночку. Мне нужен помощник и, что не менее важно, свидетель. Поверь мне, ты заинтересован в этом эксперименте почти так же сильно, как я.
Ты думаешь, что откажешься, но я хорошо знаю тебя, мой старый друг, и думаю, что, прочитав прилагаемое письмо, ты изменишь свое мнение.
С наилучшими пожеланиями,
Чарльз Д. Джейкобс».
Ветер выл; снег стучал по двери, словно мелкий песок. Дорогу в Боулдер скоро закроют, если уже не закрыли. Я взялся за меньший конверт, думая: «Что-то случилось». Я не хотел знать, что именно, но, похоже, поворачивать назад было уже поздно. Я уселся на ступени лестницы, ведущей к моей квартире, и открыл конверт. Сильный порыв ветра сотряс весь дом. Почерк был такой же дрожащий, как у Джейкобса, и строчки сползали вниз, но я сразу узнал его. Еще бы мне не узнать. Я получал написанные этим почерком любовные письма, иногда — довольно страстные. Внутри у меня все обмякло, и на секунду мне показалось, что сейчас я лишусь сознания. Я опустил голову и обхватил ее свободной рукой. Когда дурнота прошла, я почти пожалел об этом.
Я прочел письмо.
«25 фев., 2014.
Дорогой пастор Джейкобс!
Вы — моя последняя надежда.
Эти слова звучат безумно, но так оно и есть. Я пытаюсь связаться с Вами по настоянию моей подруги Дженни Ноултон. Она — профессиональная медсестра и говорит, что никогда не верила в чудесные исцеления (хотя в Бога она верит). Несколько лет назад она пришла на одно из Ваших выступлений в Провиденсе, Род-Айленд, и Вы вылечили ее от артрита, такого сильного, что она с трудом сжимала и разжимала кулаки и «сидела» на оксиконтине. Она сказала мне: «Я убеждала себя, что иду только послушать Элла Стампера, потому что у меня есть все его старые пластинки. Но в глубине души, наверное, знала, зачем на самом деле пришла, потому что когда он спросил, есть ли желающие исцелиться, я встала в очередь». Она говорит, что когда Вы коснулись ее висков своими кольцами, у нее прошла не только боль в руках, но и зависимость от оксиконтина. В это мне поверить еще труднее, чем в излечение от артрита, потому что в наших местах много наркоманов, и я знаю, как трудно «слезть» с наркотика.