Возрождение

Кинг Стивен

«Тебе понравилось?» — спросил я. А она ответила: «Повтори, тогда решу».

— Привет, салага. — Раздавшийся сзади голос заставил меня подпрыгнуть. — Хочешь сегодня вечером поиграть на гитаре?

Я не сразу узнал его. Тощий, длинноволосый юнец, когда-то принявший меня ритм-гитаристом в «Хромовые розы», обзавелся лысиной, обрамленной седыми прядями, и брюшком, нависавшим над тугим поясом брюк. Я уставился на него, держа в одной руке бумажный стаканчик с тающим желе.

— Норм? Норм Ирвинг?

Он широко улыбнулся, продемонстрировав золотой

зуб в глубине рта. Я уронил желе и обнял его. Засмеявшись, он тоже обхватил меня руками. Мы сказали друг другу, что прекрасно выглядим. Мы сказали друг другу «Сколько лет, сколько зим!». И, конечно, повспоминали прошлое. Норм рассказал, что сделал ребенка Хэтти Грир и женился на ней. Брак продержался лишь несколько лет, но, после нескольких желчных послеразводных лет, они решили не поминать старое и остаться друзьями. Их дочери Дениз было под сорок, и она владела парикмахерской в Вестбруке.

— В полной собственности, выплатила банку все подчистую. У меня двое мальчишек от второй жены, но скажу тебе по секрету, Дениз — моя любимица. У Хэтти тоже сын от второго мужа. — Он наклонился ко мне с мрачной ухмылкой. — Из тюрьмы не вылезает. Парень не стоит даже пули, которая бы потребовалась, чтобы отправить его в пекло.

— Как Кенни и Пол?

Кенни Лафлин, наш басист, тоже женился на своей подружке времен «Хромовых роз», и они по-прежнему были вместе.

— У него страховое агентство в Льюистоне. Дела идут неплохо. Он тоже здесь. Ты его не видел?

— Нет.

А может, и видел; просто не узнал, как и он меня.

— А Пол Бушар… — Норм покачал головой. — Лазал по горам в заповеднике Акадия и упал. Два дня еще прожил, потом скончался. В девяностом году. Может, и к лучшему. Док сказал, что он остался бы парализованным ниже шеи, если бы выжил. Полный паралитик, что называется.

На секунду я вообразил, что было бы, если бы наш барабанщик остался жить. Лежал бы в постели, подсоединенный к машине, которая за него дышит, и смотрел пастора Дэнни по телевизору. Я вытряхнул из головы эту мысль.

— А что с Астрид? Не знаешь, где она?

— Где-то на востоке. Кастайн, Рокленд… — Он покачал головой. — Не помню. Знаю, что она бросила колледж и вышла замуж, и родители на нее за это разозлились. Наверно, еще больше разозлились, когда она развелась. Вроде бы она держит ресторан, одну из этих забегаловок с омарами, но зуб не дам. У вас ведь с ней все было серьезно, да?

— Да, — сказал я. — Это уж точно.

Он кивнул.

— Первая любовь. Ничто с ней не сравнится. Наверное, я не хотел бы увидеть ее сейчас, потому что в те времена старушка Сода-Бургер была ходячий динамит. Живая бомба. Верно?

— Да, — согласился я, думая о хижине на Скайтопе. И железном столбе. Как он засветился красным, когда в него ударила молния. — Верно.

Мы немного помолчали, и он хлопнул меня по плечу.

— Ну так что? Сыграешь с нами? Лучше соглашайся, потому что фиговая это будет группа — без тебя.

— Ты в группе? «Все звезды Касл-Рока»? И Кенни тоже?

—

А как же. Мы теперь редко выступаем, не как прежде. Но от этого предложения мы не могли отказаться.

— Это идея моего братца Терри?

— Может, он и подумал, что ты сыграешь песню-другую, но нет. Он просто хотел группу из прежних времен, а из всех наших только мы с Кенни все еще живы, все еще торчим в этой глуши и все еще играем. На ритм-гитаре у нас плотник из Лисбон-Фоллз, но в прошлую среду он упал с крыши и сломал обе ноги.

— Ой, — сказал я.

— Ему ой, а мне счастье, — ответил Норм. — Мы собирались играть втроем, что, как известно, полная лажа. Трое из четверых «Хромовых роз» — неплохо, с учетом того, что в последний раз мы играли на танцах Полицейской ассоциации больше тридцати пяти лет назад. Короче, соглашайся. Гастроли по случаю воссоединения и все такое.

— Норм, у меня и гитары-то нет.

— У меня в пикапе три, — отозвался он. — Выбирай. Только помни, мы начинаем с «Постой, Слупи».

Мы поднялись на сцену под восторженные аплодисменты, подпитываемые алкогольными парами. Лицо Кенни Лафлина, по-прежнему тощего, украсилось несколькими несимпатичными бородавками. Он помахал мне из-за своего «Фендера P-Bass». Я не нервничал, как в тот первый раз, когда стоял на этой сцене с гитарой в руках, но чувствовал себя словно в необыкновенно ярком сне.

Норм, как всегда, поправил микрофон одной рукой и обратился к публике, которой уже не терпелось подергаться под старый добрый рок-н-ролл.

— На барабанах написано «Все звезды Касл-Рока», но сегодня у нас на ритм-гитаре играет почетный гость, так что ближайшие пару часов с вами снова «Хромовые розы». Валяй, Джейми.

Я вспомнил, как целовал Астрид под пожарной лестницей. Вспомнил ржавый микроавтобус Норма и его отца Цицерона — как он сидел на продавленном диване в их старом трейлере, сворачивал косяк и говорил мне, что если я хочу с первого раза сдать на права, то лучше подстричь нафиг свои патлы. Я вспомнил, как мы играли на танцульках для подростков на Обернском роллердроме и никогда не останавливались, когда начиналась неизбежная драка между ребятами из школ Эдварда Литтона и Лисбонской старшей, или из Льюистонской старшей и Сент-Дома; мы только прибавляли звук. Я вспомнил, какой была жизнь до того, как до меня дошло, что я всего лишь лягушка в кастрюле.

Я прокричал: «Раз, два, начали!»

И мы начали.

С ноты ми.

Все это дерьмо начинается с ми.

В семидесятых мы, наверно, играли бы до часу ночи, до комендантского часа. Но семидесятые остались позади, и к одиннадцати мы уже облились потом и устали как собаки. Но это было не страшно: по указанию Терри, в десять унесли вино и пиво, и в отсутствие огненной воды толпа быстро начала редеть. Большинство оставшихся уселись на свои места: танцевать они уже не могли, но готовы были послушать.