Возвеличить престол
Шрифт:
Если мне намекают, то на что, нужно больше работать и двигаться вперед, то я и так стараюсь, в меру своих сил. Может и недостаточно умело, но меня к переносу во времени жизнь не готовила. Очевидно же, что 1608 год Россия заканчивает куда как с лучшими показателями во всем, чем в той истории, которую я меняю. Да чего там, несравнимо лучше. Голода нет, эту зиму удастся пережить в достатке, а следующий год, когда, наконец, начнет уже, как нужно отрабатывать система трех- и, кое-де, четырехполья, да еще большее распространение получат «колумбовые» культуры с учетом имеющегося двухлетнего опыта… Эх! Нью-Васюки, да и только! Но все хорошо не может быть, поэтому нужно готовиться к неприятностям.
Когда
Так что прекращаем спихивать выверты природы на мистификацию, находим слова, чтобы изменения в погоде обратить в свою пользу в системе идеологии и пропаганды, и продолжаем работать. Сегодня насыщенный рабочий день, от результатов которого может многое измениться в будущем.
Дело в том, что не успели мы помахать ручкой польско-литовскому послу Яну Сапеге с пожеланием ему попутного ветра меж ягодиц, как появилось на горизонте персидское посольство.
Сапега уезжал, если верить его словам, с четкими намерениями призвать на сейме к миру и союзу. Я не особо поверил, но дело даже не в том, что гад Сапега, которому хотелось сломать нос, но за те дела, что он сделал в иной реальности и уже не сделает в этой. Никто не позволит полякам осаждать Троицко-Сергиеву лавру, мы сейчас столь сильны, что, скорее, сами Варшаву осадим. Он плут, приспособленец, тот, кто пойдет на поводу большинства, при этом подарки, что получил Сапего не станут тем фактором, что позволит причислять этого деятеля к союзникам.
Не сказать, что шалости Болотникова на землях Вишневецкого не впечатлили Сапегу. Он, скорее, позлорадствовал над участью своих конкурентов во внутриполитической борьбе Речи Посполитой. Но посыл был ясен — если не будет ратифицирован договор, то Россия продолжит раздергивать польско-литовские земли. «Принуждение к миру» — так я назвал то, что может быть в ближайший год, если поляки не смирятся с малым. И мы к этому решению готовились весь прошлый год, тратя немалые деньги и силы.
Как относиться к персидскому посольству в первое время, когда прибыли сообщения из Астрахани с описанием состава персидской делегации, я не знал. Безусловно, их нужно было принимать, нам персы очень нужны. Но не является ли уроном чести и статуса то, что мне предлагают разговаривать с человеком, который мог бы называться в России всего-то подъячим? Даже не дьяком, не говоря уже о том, что никого из ближних сановников шаха Аббаса в посольстве не было. Персов возглавлял Абдаллафиф Аль Дарьюш. Приставка Аль, скорее всего, говорила о знатном происхождении главы персидского посольства, но Татищев, на данный момент главный специалист по Персии, объяснил, какие мотивы могли двигать шахом при назначении послом человека, который не входит даже в двадцатку знатных персидских вельмож.
Одной из причин, почему именно Абдаллафиф Аль Дарьюш был назначен главой посольства, могла быть та, что шах опасается унижения своего человека в Москве. Унижать не самого приближенного к шаху, меньший урон по завышенной самооценке Аббаса. Персидский правитель сильно возвеличился после победы над Османской империи. Почему только он не понимает, что тот конфликт был лишь частью большого противостояния, в котором до 1606 года персы все больше проигрывали.
Что касается унижения моего человека, то, да — Михаил Игнатьевич Татищев был явно унижен и оскорблен, а через него и я. О том приеме моего посла в столице Персии Исфахане, я знал все в подробностях, вплоть до мимики и жестов шаха. Что только Татищев там не делал: и на коленях ползал, и в ногах валялся, и угрозы слушал, и сам не мог полноценно донести мою волю, будучи перебитым.
После не особо долгих мыслительных процессах, я решил принять посла более, чем хорошо. Почему?
Нет, я не поехал самолично встречать перса, не собрал народ, который должен был махать персидскими флажками и кидать цветы под копыта персидских коней, везущих всадников. Но я приказал подготовить усадьбу для встречи гостей. Ту, где была в заточении София Слуцкая, ныне обживающая со своим супругом просторы южнее Белгорода. Были подготовлены угощения, прислуга, охрана, особый выезд из кареты нашего производства. Так же персов ждали соболиные шубы, чтобы теплолюбивые южане не замерзли. Кто же знал, что погода станет выписывать теплые фотреля? Хотя, судя по всему, посольство отправится обратно только по весне, когда реки избавятся ото льдов.
Уже через два дня после приезда посольства, я направил Луку к Абдаллафифу Аль Дарьюшу, чтобы обсудить прием. Никаких условий по ползанию на коленях, я не выставлял, но учтивый поклон обсуждался. Кроме того, послу предписывалось называть меня государем-императором. Как я после понял, для Аббаса было не столь важно, что я император. Абы не звался типа «царь царей», или «самый главный царь, особенно главнее Аббаса».
Так же обсуждалась и официальная встреча, в присутствии членов Боярской Думы. За тридцать минут, не более, мы должны были приветствовать посла, и он обязывался объявить свои полномочия. После пиршество, при этом без возлияний в присутствии посла, далее я думал попьянствовать с боярами, давно этого не делал. Но посол этого не увидит, что так же обсуждалось. На следующий день я предполагал говорить вновь официально, но в узком составе.
Пожилой посол не казался растерянным, может только слегка удивленным, но старался держать лицо. Выдержки у него было не занимать, так как посла проводили через «зеркальные палаты». Небольшая комната, скорее коридор, была обставлена зеркалами с богатыми оправами, в самом вычурном их виде. Подобное, если покупать зеркала у венецианцев, должно было создать впечатление небывалого богатства. Пещера Али Бабы, да и только. Пускать пыль в глаза и мы умеем. Сапега ранее оценил, Абдаллафиф Аль Дарьюш также, пусть и пытался скрыть эмоции.
— Какие вопросы вы намерены обсудить? — спросил я после вынужденного пустословного приветствия со стороны посла.
Мужчина, лет за шестьдесят, умудренный жизнью, позволил себе бросить на меня изучающий взгляд. Ему нужно будет доложить шаху свое впечатление о моей личности. И, понимая это, я обдумывал модели поведения. Хотя, наверняка, для восточного, азиатского, мировосприятия, я был слишком демократичен.
— Мой повелитель хочет спросить тебя, почему русские ищут встречи с узбеками, врагами моего шаха? — спросил посол и замолчал, видимо, ожидая моей реакции.
Не удачно начинать переговоры с претензии и хотелось сказать: «Огласите весь список, пожалуйста!» Однако произнес я немного иное:
— Говори, уважаемый, я желаю слышать все вопросы моего брата Аббаса! — повелел я.
— После твоих побед, государь-император, — начал переводить слова посла дьяк Посольского приказа. — Мой повелитель поздравляет тебя и хочет спросить, чем русские помогут благословенного Аллахом в борьбе с португальцами и узбеками. Сколько вы купите персидских товаров? Мой повелитель хочет отказа русских от поддержки Кахетии и Картли, которые вновь смотрят в сторону России, как и четыре года назад [в 1604 году грузины присягали России, а тот же Татищев в Грузии мог диктовать условия внешней политики и Картли и Кахетии, но пока ставленник персов не совершил государственный переворот].