Возвращение Аланбека
Шрифт:
Я согласился. Пестрая группа больных первооткрывателей собралась во дворе. Быстро перезнакомившись и рассказав, кто где работает, больные выдвинулись в путь. Мы медленно брели сначала вдоль поселка, потом выше по ущелью, пока не начали карабкаться в гору, туда, где виднелось древнее село. В самом центре села стояли древние склепы. Они, разновеликие, стояли одним серым каменным ансамблем, напоминая гигантские ульи, вокруг которых, возможно, невидимые глазу роились духи когда-то погребенных в них людей.
За время пути группа поредела. Страдающие одышкой и ожирением женщины из министерства социальной защиты остались внизу у развилки, затем с дистанции возле источника сошли
Подъем был крутым. Но какой вид открылся мне с этой высоты! Где-то внизу, у меня под ногами, буквально валялся поселок. Его ядро составляли плотно стоящие бок о бок друг к другу пятиэтажные дома, такие же, какие можно было видеть в городе. Только здесь, среди скал, они выглядели совсем по-другому, будто кто-то отрезал кусок городского квартала, как кусок пирога, и возвел вокруг него ущелье и горы.
Я наблюдал, как по ущелью стройными маленькими холмиками рассыпались стога сена, как бы подражая древним сторожевым башням, развалины которых, несмотря ни на что, продолжали тянуться к небу. С высоты были отчетливо видны школа, футбольное поле, пятиэтажные дома, огороды и кладбище. А в самом конце немного сбоку буквой «Г» красовалось здание больницы. И все, кто толпился у крыльца или высовывался из окна, казались такими маленькими и беспомощными. И где-то среди них невидимый отсюда сверху, но такой же маленький затерялся человек с гордым профилем в спортивном костюме и целым багажом знаний о мире и о себе. «Ну что он может мне сделать! Что!» – подумал я, глядя вниз с этой высоты.
В который раз я вновь открыл для себя горы. Удивительно, но этим я был обязан своей болезни. Благодаря недугу мне удалось увидеть этот новый горизонт, мир, в котором все было иначе, проще и красивее.
Мне как городскому жителю было в диковинку наблюдать по пути назад, как стада коров на закате сами, мыча и шевеля копытами, возвращались в родной загон, чтобы на рассвете его же организованно покинуть. Я в этот момент подумал о многих знакомых мне начальниках в городе, которые тщетно пытались добиться такого уровня дисциплины от своих подчиненных-людей. Люди опаздывали, не выходили на работу без уважительной причины, подводили начальство и весь коллектив и при этом еще и думали, что им все вокруг по гроб жизни обязаны за то, что они вообще приходят на работу.
Мы вернулись назад к ужину и застали в больнице большое оживление. После еды все шли в просторный зал, где висел телевизор – единственное развлечение на все времена. Телевизионный вечер на местном канале, как всегда, открывался показом объявлений о смерти. На экране мелькали фамилии усопших. Дикторский голос за кадром с тревогой сообщал о времени и месте предстоящих гражданских панихид. Старики внимательно слушали и задумчиво качали головами. В их глазах читался какой-то нездоровый азарт. Подобно тому, как держатели лотерейных билетов следят за розыгрышем и зачеркивают проигрышные номера, они читали фамилии, грустно мотали головой и молча переглядывались. Для полноты картины им не хватало лишь карандашей и блокнотов. Но вот лотерея подошла к концу, и на их лицах мелькнула невольная досада. Розыгрыш опять не выявил ни родных, ни знакомых, кому бы можно было посочувствовать.
И тут я увидел в конце коридора знакомую фигуру некогда спортивного телосложения. Он смотрел не на экран, он разглядывал людей. Их спины, их профили были полностью беззащитны перед его пронизывающим взглядом. Перед ним было разношерстное стадо, которое пялилось в экран и то блеяло в восторге, то, всхлипывая, недовольно мычало. Такое же, что днем паслось на склонах, только еще более дикое и несуразное. «Приятного просмотра»! – обратился он ко мне, смеясь, и вальяжно удалился. Я понимал его состояние. Он скучал на этом празднике хандры. Все больные лежали в палатах по нескольку человек. Они лежали какой-то дружной болезненной общиной, и стоило отвернуться врачам, как они тут же доставали из-за пазухи спиртное или сигарету. И только он и я были какими-то инородными телами.
Среди ночи, проходя мимо его палаты, я вдруг услышал голоса. Кто-то как будто разговаривал сам с собой на повышенных тонах. «Ты кто такой? – повторялся один и тот же вопрос. А потом следовал такой же жесткий уничижительный ответ. – Ты никто!» Сомнений быть не могло – это был его голос. «Вот оно, – подумал я, – долгоиграющее эхо былых разборок», – и пошел дальше по освещенному луной коридору в сторону туалета. Но тишину вдруг опять прорезал надрывный крик: «Да кто ты такой? Кто!!!» Я ускорил шаг и поспешил сделать свои дела как можно скорее.
VI
Как-то после завтрака меня попросили сводить к источнику новых больных. По этой просьбе я понял, что, вероятно, уже успел освоиться здесь. «И друга своего с собой возьми, – сказала Лидия Васильевна из 6-й палаты, – а то он все тут сидит и на девок косится». При этих словах она вдруг громко расхохоталась. Я поднялся в первый корпус и постучался к нему. Никто не открыл. За дверью происходило какое-то замешательство, слышалась беготня и какие-то шорохи. Но вдруг дверь отворилась. «А, это ты? – сказало мне знакомое лицо через щелочку, – ну заходи». Я вошел и тут же увидел причину его беспокойства. Невысокого роста, с короткой стрижкой она сидела на стуле, переводя дыхание. «Это Венера», – сказал он, знакомя нас. Венера была смущена.
Мне хватило одного беглого взгляда, чтобы заметить необычный разрез ее глаз. Сомнений быть не могло – она страдала тяжелой формой астигматизма. Глаза настолько косили, что я не понимал, смотрит она на меня или на него. «Я, наверное, пойду», – сказала она тихо и поспешила к двери. Когда она уходила, я уловил что-то необычное в ее походке. И тут тоже мне все было ясно. Это была ярко выраженная косолапость. Я невольно вздохнул. Низкорослая, косая, косолапая – это была кто угодно, только не Венера. Но его взгляд оставался непроницаемым. Было видно, что он не шутит. Значит, это все-таки была Венера, но не та, которой поклонялись древние, а местная, поселковая. Должны же быть в поселке свои Венеры! «Только не надо меня осуждать, – сказал он, когда она скрылась за дверью. – Я, может быть, человека хочу морально поддержать, так сказать, на ноги поставить». Он полез в ящик за ингалятором, но вдруг увидел рядом сигареты, достал одну и закурил. «А что я должен был делать? – говорил он как бы сам себе. – Пристала ко мне как собака. Бегает рядом, хвостом виляет. Прогонишь – обидится».
Я понял, что он имел в виду. Если Лиза была для него чем-то вроде небесного журавля, то Венера была скорее синицей в руках. И он, как опытный птицелов, вероятно, взял себе за правило никогда ни от чего не отказываться. «Может, ей руки отрубить, – спросил он вдруг неожиданно, – ну, для комплекта?» Он с секунду ожидал моей реакции, глядя мне прямо в лицо, но, прочитав на нем замешательство, тут же рассмеялся. «Да шучу я, – добавил он нехотя, – так и быть, не будем мы портить шедевры, уговорил».