Возвращение блудного сына

Соколовский Владимир Григорьевич

— И зря, зря! — замахал руками Витенька, словно испугавшись. — Есть, есть незаурядность, и большая-с! В прошлом нашем разговоре немало ее выказали!

— М-да… Интересно, Виктор Федорыч, что за незаурядность вы во мне углядели. Тонкость, что ли?

Гольянцев сник, понурился:

— Я уж думал, ты об этом забыл. Надеялся, дурачок! И ведь знал, что придешь, а все равно надеялся. Эх… — Он снова разлил

водку. — Что ж, давай поговорим, если так. О чем, бишь, был тогда разговор?

Кашин перегнулся через стол:

— Мне нужен Лунь. Лунь, понял?

— Не знаю такого. — Витенька повел головой, голос его был равнодушен. — Не знаю.

— Или Черкиз.

Баянист быстро вобрал голову в плечи, театрально выбросил руки ладонями вперед и залопотал:

— Нет, нет! Нет его, понимаешь? Ни для меня, ни для тебя. Впрочем, не знаю, возможно, относительно тебя ошибаюсь. Но для меня — нет, точно! Что ты, боговый, разве ж я себе враг — такими делами играться? Я хоть и ничтожен, а жить люблю-с!

— Чего боишься? Как он узнает, что происходит между нами? Не думаю я, чтобы он за тобой следил.

— А ему и следить не надо, — покривил рот Витенька. — Достаточно, что подойдет, в глаза заглянет, к плечу склонится, понюхает, скажет пару слов, и — нет человека! Полная хана-с. Так что не уговаривай, не пойду я на это дело, душа моя. На Черкиза тебе выхода от меня не будет.

Семен вскочил, рванул ворот:

— Заморочил ты меня, гадюка…

Он повернулся к стене, ткнулся в нее лицом.

Застучала ложка — это Витенька хлебал суп. Голос его был вкрадчивый, словно изнеможенный:

— Разве ж я вам, любезный, обещал Черкиза? Да ну, не помню. Однако вы зря расстраиваетесь. Посудите сами, как я могу вам его отдать? Ведь это мне многое надо знать: куда, когда придет, с кем — ну, понимаете? Воленс-неволенс придется быть любопытным. А таких, как известно, не больно жалуют. Так что не обессудьте, не вижу резона через любопытство свой конец постигать, да… Не расстраивайтесь, еще раз говорю. Из любой ситуации можно найти выход, разве не так-с?

Кашин отстранился от стены, поглядел в его сторону. Баянист уловил это движение, заторопился:

— Насчет Черкиза пасую безусловно. Прямого контакта боюсь категорически и не пойду-с. Может быть, у вас боковая ниточка имеется?

Агент подошел к столу, с шумом придвинул табуретку, сел и сказал:

— Маша.

— Какая Маша? Маша? Дочь купца Тарасова? — Витенька сразу оживился, обрадовался. — Она, она — ах, прелестница! Да ведь это мед! — Он облизнулся и понизил голос. — Насчет знакомства обещать не могу-с: зафрахтована и сурьезно-с! Но показать при случае не премину. Красавица — ах, ах! — закудахтал баянист. Расплылся в улыбке и сразу стал похож на фарфорового китайского болванчика. Поползла из-под стола рука, расплескала водку по стаканам. Мягко терлись одна об другую ладошки, голос пришепетывал:

— Будучи сам небезразличен к дамским прелестям, свидетельствую: как-кой выбор-с! И бывает, бывает у нас, благодетельница! Давненько не была, правда, значит, на днях появится. Может быть, завтра даже или послезавтра — приходите! Укажу, но познакомить не обещаю: занята-с, и кавалер сурьезный, так что извините.

— Черкиз, так надо понимать?

Витенька зашипел и прижал палец к губам. Покачнулся, чуть не упал вместе с табуреткой, но, чудом удержавшись, сказал:

— Мое ли дело, любезный

друг, знать проделки резвого Амура-с? Дают деньги, говорят: играй! — и я играю, но что им до того, что здесь! — Баянист ударил себя в грудь и пустил слезу. — Маш-ша… — Вдруг согнал страдание с лица и произнес совершенно серьезно: — Значит, уговорились. Она появится в ресторане со дня на день, бывает примерно раз в месяц. Но иногда приходит одна, без кавалера, тогда и уходит одна. Приходите, я покажу — ах, мед! — Витенька чмокнул кончики пальцев и потупился.

— И на том спасибо! — вздохнул Семен. — Странный ты, Гольянцев, тип. Помнишь, тогда говорил: возвышусь, низринусь, смерть найду — целую проблему выдумал, ишь! — Он засмеялся презрительно. — Ну и что возвысился теперь?

Баянист вскочил с табуретки, забегал по избе.

— И возвышусь, и возвышусь! — выкрикнул он. Остановился перед оперативником, согнулся, оперев руки в колени, обнажил желтые зубы: — Какие вы, ей-богу! Ах, обрадовался, что Виктор Федорович задешево себя продает! Да нет, не-ет! Ведь это какая радость: Машенька-то добрая, красавица — разве ж она на меня взглянет? Она по-чистому жить хочет, да не получается, вот беда! Судьба, знать, такая. Так ведь теперь вся ее судьба у меня, червя земного, в руках. Про Черкиза скажу: сейчас ты на него охотник, потому что я так захотел. А захочу — будет и наоборот. Что, правда? — Он придвинулся и задышал Семену в лицо. — Пока свои прятки не закончите, все здесь будете! — Витенька сжал кулачок и вознес его над головой. Взвизгнул: — Души ваши здесь держу! И выходит теперь: не земной я червь, а небесный — хха-ха-хха-а…

Семен оттолкнул его, сказал:

— А я-то думал, просто ты нам помочь решил.

Баянист ощерился, загрозил пальцем:

— Не-ет! Ваша власть, это верно, и я ей подчиняюсь, слов нет! Вот теперь свою лояльность кладу на ваш престол, пусть зачтется, где надо, но — бойся, бойся! Вдруг меня в этот момент Черкиз вздумает приголубить: ведь я ему все скажу, потому как мы люди во многом сходные… Хотя, если по правде, — ненавижу-с! Сильный, слушаются его, бабы красивые… А я сильных терпеть не могу — с детства от них кости трещат.

Витенька налил водки, выпил и вдруг сморщился, съежился и опустился, словно мяч, из которого выпустили воздух. Семен перехватил его взгляд и удивился: пустой, белесый и безразличный, ни за что не цепляющийся. Он оглядел Гольянцева. Тот пожевал губами и звонко, отчетливо произнес:

— Мясо трехлетней щучки напоминает по вкусу побеги молодой липы!

Семен вдумался в эти слова, пытаясь нащупать в них некий скрытый смысл, но так его и не уловил. Витенька сидел, мерно покачиваясь, и снова напомнил фарфорового болвана.

— Э… Виктор Федорыч!

Однако баянист не услышал его. С тем же остекленевшим взглядом он пел негромко и гнусаво:

Малого холмика станешь бояться, И препоны будут на дороге, И цветы миндаля упадут, И наестся саранча, И осыплется каперс желанья-а-а…

До Семена дошло наконец: Витенька просто-напросто мертвецки пьян. Кашин бочком выбрался из-за стола и устремился к двери. На пороге оглянулся, но взгляд Гольянцева был пуст и невидящ. И агент угрозыска покинул этот дом.