Возвращение блудного сына

Соколовский Владимир Григорьевич

Николай подошел к окошку. Тихо, склонясь к голове дежурного (тот брезгливо откачнулся), просипел:

— Слышь, товарищ, мне бы это…

— Чего?! — крикнул дежурный.

— Как и сказать-то, не знаю…

— Псс… Ну, сядь тогда и сиди! Не зна-аю… Я знаю, да? Ладно, разберемся, некогда сейчас, не до тебя, видишь. Отойди пока, не мешай!

Малахов

сел на один из стульев, сколоченных между собой, — к сиденьям их аккуратно привинчены были жетончики с инвентарными номерами. Глянул по сторонам. Кроме него, возле дежурки сидел еще один посетитель: пожилой, скорее даже старичок — седоватый, с пробором посередине лысеющей головы; лицо гладко выбрито. Тусклый взгляд, скорбно подергивающийся рот. Он оживился, когда вошел Малахов: внимательно оглядел его, отвернулся и снова уставился в одну точку. Николаю показалось, что где-то уже приходилось видеть этого человека, но за сегодняшними заботами некогда было напрягать память, и он не стал этим заниматься.

Оперативник привел пьяного одноногого нищего. Старичка позвали понятым, подписать протокол личного обыска — видно, он был здесь известен, это Малахов уловил по вежливым и осторожным фразам дежурного. Нищий гугнил и настукивал деревяшкой, пытаясь приплясывать. Расписавшись, старик сел на прежнее место и снова застыл.

Казалось, вечность прошла. Малахов хотел уже снова встать и подойти к дежурному, как вдруг загрохотали сапоги по лестнице со второго этажа, кинулся к окну мужчина в кожанке с монгольским разрезом глаз на желтом квадратном лице, спросил:

— Слушай, ты не знаешь, где Динмухаметов?

— Будто не знаешь, Болдоев! — важно ответил дежурный. — В «Медведе», там сегодня славное будет дело, Войнарский всех туда занарядил, сам оружие проверял!

Желтолицый сунулся в окошко, зашипел:

— Чего орешь, дурак? Обязательно надо орать… — и ушел, шаркая подошвами.

Николай поднялся и двинулся к выходу.

«В „Медведе“ — знаешь, ресторан такой, с чучелами?» — так сказала Маша.

«В „Медведе“… славное будет дело… сам оружие проверял!» — так сказал дежурный.

Только бы, только бы успеть, уберечь ее от губительного огня…

Внизу, за толстой стеклянной дверью ресторана, скучал швейцар: сидел, позевывая, разглядывая носки начищенных до атласного блеска ботинок. Увидав Николая, обрадовался:

— Нельзя, нельзя! Ходи обратно.

Малахов хотел отодвинуть его плечом и пройти, но швейцар оказался мужиком крепким: уцепился за рукав и тянул к двери, нашептывая:

— Ходи, ходи обратно, молодец!

— Пусти, говорю, дядя, ты что, пьяный, что ли?

— Неправдычка, неправдычка! — словоохотливо заболботал швейцар. — Мы оченно даже трезвые-с, а таких, как ты, пускать не велено, здесь заведение порядочное — вот так! В такой одеже не положено пущать.

Николай оглядел себя: сатиновая косоворотка, мешковатый грязный пиджак, на ногах — армейские застиранные галифе, стоптанные сапоги. Н-да, конечно… Он сделал все-таки шаг к швейцару:

— Слышь-ка, дяденька…

— А я говорю — в трактир, в трактир иди! — снова потянулся к нему швейцар, хотел еще что-то добавить, но не успел: сверху, из зала, сквозь грохот музыки, донесся выстрел. Тотчас оркестр смолк; тишина же через мгновение взорвалась визгом и криками. Малахов кинулся было вверх по лестнице, но отброшен был катящимся сверху валом народа. Впереди, отшвыривая догонявших и наседавших сзади людей, бежал худощавый длинноволосый мужчина, породистый, тонколицый. Глаза у него были белые, рот перекошен в яростном крике. Добежать до двери он не успел: сзади уже заворачивали руки. Он с трудом протащился через отделяющее его от двери пространство, навалился на дверное стекло ослепительно белой манишкой, ударился в него лбом. Голова откинулась — он вдруг подпрыгнул, и, судорожно изогнувшись, тело обрушилось на пол.

Нападавшие, видно,

растерялись — некоторое время стояли молча, поглядывая то на тело, то на окружившую их притихшую толпу. Вдруг сквозь нее протиснулся высокий человек в пенсне. Он подошел к лежащему, перевернул его на спину, расстегнул пиджак — безобразное коричневое пятно расплылось на груди слева. Войнарский выпрямился, сказал глухо:

— А ведь он убит. Стреляли с улицы. Чего же вы стоите?

Оперативники отнесли убитого в сторону и выскользнули за дверь.

— Всем разойтись! — крикнул начальник губрозыска. — Задержанных уведите!

Толпа мгновенно рассосалась: кто бросился обратно — доедать и допивать, обсуждать случившееся, кто — домой, перепуганный. Малахов, притиснутый в самый угол, перевел наконец дух. Он подошел к распростертому напротив вшитых в стену зеркал человеку и неожиданно замер, оглянувшись на лестницу: по ней спускалась Маша. Неверными шагами, пошатываясь, она подошла к, скалящемуся отвисшей челюстью — тому, кто еще только что был Черкизом, — и, опустившись на колени, закрыла ему глаза.

38

Из газеты:

ОТЧИТЫВАЮТСЯ СОВОРГАНЫ

Кумышковарение и хулиганство, поножовщина пустили глубокие корни в деревне. Соворганам пришлось проводить две кампании — одну по борьбе с кумышковарением, другую — по борьбе с хулиганством.

Известные результаты достигнуты. Итоги кампании по борьбе с кумышковарением таковы: 2486 переданных в нарсуды дел и в качестве трофеев — 1705 аппаратов и 470 отобранных ведер кумышки.

В общем, репрессивные меры приняты еще с зимы, суровая кара самогонщикам значительно подрезала крылышки развивающейся самогонной индустрии.

Уголовный розыск работает весьма продуктивно. За этот год задержано рецидивистов до 95 чел., совершивших преступление в первый раз — до 835 чел. Ликвидирован ряд крупных банд и шаек, главари их задержаны или убиты при задержании. Пойманы такие крупные преступники, как чета Пермяковых.

* * *

Почему это жены милиционеров, работающие на погрузке пиломатериалов в баржи, во время погрузки одеты в форменную одежду милиционеров?

Разве эта прозодежда дается их мужьям для того, чтобы рвать ее на погрузке?

Форма милиционеров не может заменять спецодежду.

Рачье Ухо

— Это называется — ситуация по Гюго. Это называется — ситуация буквально по Гюго.

Так Войнарский открыл совещание. Начало ему понравилось; он бросил внимательный взгляд на присутствующих: кто как реагирует? — и продолжил:

— Ребята вы хваткие, молодцы, нечего сказать. Как вы его настигли… А вот взять-то и не сумели. Помните, у Гюго — матрос ловил пушку на корабле? Сначала сплоховал, не закрепил как следует, а в бурю она сорвалась, ну и… Поймал он ее; за это ему — орден, а за оплошность — расстрел, и за борт! У нас, правда, подучилось наоборот: сперва поймали, потом упустили. Кого же награждать, кого наказывать? — Добавил, помолчав — В первую очередь, себя, конечно…

— Может, замнем это дело для ясности? — осмелев, подал голос из центра первого ряда Семен Кашин.

— Ты-то что! С тобой как раз все ясно. Ладно, если уж хочешь, с тебя и начнем. — Голос Войнарского сделался торжественным и официальным: — Товарищи! За образцовое выполнение важного оперативного задания по поимке уголовного бандита Черкиза агент второго разряда Кашин Семен Ильич награждается бостоновым костюмом коричневого цвета, двубортным. Болдоев, вноси!

Начхоз выскочил из кабинета, через мгновение явился обратно. Вошел тихо, почти на цыпочках, хитро и маслянисто выглядывая из-за покачивающегося впереди, вознесенного на уровень плеч подарка. Войнарский бережно принял костюм из его рук, обдул легонько и стал пальцем подзывать Кашина, повторяя почему-то шепотом: