Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)
Шрифт:
Пацаны приехали сюда на красном мопеде. Он стоял рядом. Что они могли брать здесь?
Каляев поглядел себе под ноги и увидел куски алюминия и латуни, медные шестерни. Решил — для детей это великое игровое богатство.
Должно быть, привезя найденное домой, они балуются железяками, раскладывают их, делают пистолеты и стреляют друг в друга горошинами.
— Для чего берете? — спросил он пацанов.
Они подняли головы. Молча глядели на Каляева. В глазах их напряженная серьезность: или старались понять его вопрос, или прикидывали, стоит ли он ответа.
— Для
— Моделируем, — ответили они. Поднялись, взяли мешок. Повозились с мопедом и укатили, треща мотором, пустив тонкие струи гари.
— Моделируем, — повторил их ответ Каляев. — Моделируем…
И нервно затоптался: он не мог смоделировать поведение Цезаря: ведь должен был обогнать его, должен, тот шел, а Каляев воспользовался автобусом.
Получилось так: с работы он пришел голодный и раздражительный, в машине, при посадке, порвали рукав нового костюма.
Порвали слегка, но Каляев расстроился. К тому же день был знойный: Каляев на работе потел и задыхался. Тело его хотело прохлады.
Дома было хорошо, жена подала окрошку прямо из холодильника.
Он хлебал и постепенно успокаивался. Когда ел второе, жена сказала, что Цезарь опять сбежал — выскользнул перед его приходом и ушел. Наверное, теперь он гуляет в сквере или обнюхивает углы домов. Будет новый скандал в домоуправлении.
Каляеву бы кинуться ловить собаку, но усталость и вкусный обед преодолели.
— А, придет.
Каляев знал, что такой ответ порадует жену: Цезарь, старея, превращался в неопрятную, рассеянную собаку. Жена тяготилась им. Сам Каляев не любил рыхлую морду Цезаря, обвисшие веки, его вздохи, бессонницы, ночное постукивание когтей по твердому полу. К тому же зубы Цезаря болели, отчего он кряхтел и даже постанывал.
Да и сколько можно терпеть эти дурацкие побеги! Со времени, когда свалкой испортили ближайшие болота, Цезарь сбегал раз двадцать. Бежал он в одно место — вдоль шоссе к Марьяновским далеким болотам. Там и охотился — один искал птицу, делал стойку, пугал… Там его приходилось искать.
И вот снова ушел — на заплетающихся ногах.
Каляев принялся было за десерт (чернослив со сметаной). Но вдруг ему вообразилась белая собака, шаткой походкой пробиравшаяся к болотам. В конце концов это почтенная страсть. Сам он (и обстоятельства) поборол желание охотиться, бродить по болотам с ружьем.
А вот Цезарь не может, он рожден только для дела охоты. Каляев поднялся. Но где искать собаку?…
Он прошел улицами — Космической, Авангардной. На скамейках сидели всевидящие старухи. На вопросы о белой собаке они отвечали отрицательно. Тогда-то в автобусе он приехал сюда, к выходу из города, и стал ждать Цезаря.
…Прошел еще час. Каляев переминался на позванивавшей куче. От его топтания то и дело какая-нибудь штука, гремя, скатывалась вниз.
Каляев провожал ее взглядом.
Наконец закат опустился на верхушку кучи. Собаки нет. Определенно, пес опередил его и ушел на Марьяновские.
Или с Цезарем что-то приключилось?
Может быть, он угодил под машину и сломан колесами и его надо искать в городе?
Снова взгляд Каляева
Он в ветреные дни не раз видел этих газетных птиц, летевших, размахивая страницами, над городом вместе с воронами и сбитыми листьями тополей.
Сколько бумажных пятен лежит на болоте! Ветер шевелил их. Особенно одно.
Оно, гонимое вечерним низким ветром, прихотливо двигалось по болоту. Вот прошло в промежуток озера (бывшего) и Коровьего болота и направилось к Безымянной Луже.
Столько прежде вокруг нее росло ежевики! И утки так хорошо, так густо шли над этим местом. (Они улетали ночью кормиться на поля, а по утрам прилетали и рассаживались.) Каждая убитая влет утка здесь проваливалась в бездонную яму переплетенного ежевичника. Ища ее, устав до смерти, можно было срывать ягоды и бросать их в перегоревший, запекшийся рот.
Каляев вздохнул. Он вспомнил ту прихотливую газету. Поглядел, ожидая, что она уже легла и он не найдет ее взглядом.
Но белое пятно двигалось, и Каляев догадался, что это не газета, а Цезарь. Пришел! Сюда!..
Раньше он успевал его схватить либо здесь, на дороге, либо упускал, и тот уходил на Марьяновские болота, до которых десять километров. И сегодня Цезарь незамеченным прошел мимо. Но охотился на умерших болотах.
Каляев обрадовался, крикнул ему, рукой махнул. Но тут же рассердился. Он вынул из кармана поводок с защелкой-карабинчиком и спустился вниз.
План его был прост — взять Цезаря на поводок, вернуться к дороге и ловить машину. А там, приехав домой, выкупать собаку и наконец прилечь.
Когда-то вдоль болот шел проселок, вполне приличная дорога. С одной стороны проселка лет десять строили шоссе, возя на конных подводах щебенку. С другой стороны лежали болота, мелкие, заросшие водяными лютиками. Те густо цвели и желтили воду. И если Каляев рвал их, то пальцы его долго горчили.
Сейчас же, попав башмаками-плетенками в мешанину автомобильных следов, грязи и фиолетового шлака, Каляев прогнал виденье лютиковых болот и стал деловитым и осторожным. Посмотрел на часы — ого! Время! Прикинул дорогу к исчезнувшему белому пятну Цезаря и выбрал ориентир — высокую черную кучу и повисшую над ней, как звезда, далекую лампочку.
А грязи-то, грязи…
Снять штиблеты? Опасно. Здесь проволока, битое стекло. Каляев подвернул брюки, прыгнул на горку шлака, обошел лужу с нефтяной радугой, обогнул ржавую железную бочку и ступил на обгоревшие клочья ваты.
Свалка!
За кем мог охотиться Цезарь на этом огромном кладбище городской ерунды? Сюда залетают кулики?…
— Фью, фью, — свистал Каляев. — Цезарь!
…Когда он подошел к куче, то был перепачкан по колено и поцарапался о проволоку.
— Чего доброго, так и кровь заразишь, — бормотал Каляев, меся ногами тяжелую грязь.