Возвращение грифона
Шрифт:
Пока они крутили мне руки и вязали, сказал Марии:
— Не переживай! Все будет нормально!
— Будет, будет — нормально пойдешь под расстрел! У, сука! — участковый двинул меня кулаком в бок, и я скривился от боли. — В отдел пойдешь. Вот там и расскажешь, о чем ты разговаривал с девочкой и зачем. И мы еще поговорим с руководством психушки о непристойном поведении ее врача. Устроила тут притон!
Меня вывели из дома и повели к калитке. Руки связали брючным ремнем сзади, и капитан торжествующе подталкивал меня вперед, гордо поглядывая по
Люди стояли хмурые, со злыми, угрюмыми лицами. Потом кто-то бросил в меня камень, угодив прямо в лоб. Кожа была рассечена до кости, обильно потекла кровь, и она будто возбудила всю толпу. Люди рвались ко мне, норовили ударить, пнуть, кинуть всем, чем ни попадя. Кричали: «Дайте нам его! Дайте! Мы сами с ним разберемся! Тварь!»
Какая-то моложавая женщина вцепилась мне в глаза, едва не выцарапав их острыми ногтями. Она страшно кричала, что-то вроде «Верни мне дочку! Верни!» — из чего я сделал вывод, что это была мать погибшей.
Участковый, опер и двое дружинников оттесняли толпу, пока мы шли к стоящему возле забора мотоциклу с коляской, окрашенному в канареечный цвет с синей полосой. Меня запихали в коляску, участковый сел за руль, опер сзади, и один из понятых, вцепившись мне в плечо, уместился прямо у меня на коленях, зажав меня как в ловушке. Ни выскочить, ни сделать резкого движения.
Мотоцикл чихнул, заревел и увез меня от разъяренной толпы. Вслед полетели несколько палок, камней, но ни один из снарядов больше не достиг цели.
Мне было больно, хотя рана быстро закрылась и кровь уже не текла — болели руки, туго перетянутые ремнем. Они были сложены позади, так что я на них опирался, да плюс вес стажера, сидящего на мне, руки практически шли на излом, и я с трудом сдерживался от крика, когда мотоцикл подскакивал на очередной кочке. А их было несметное количество. Хорошо еще, что ехать было недалеко — райотдел находился в пяти минутах езды от дома Марии.
Дежавю. Так это называется? Ощущение того, что я видел этот отдел много, много раз. Так что — я преступник? Меня сюда много раз приводили?
Запах карболки, серые стены «обезьянника», забрызганные цементным раствором. Плоская доска нар, железная дверь с решетчатым окошком. Слышно, как милиционеры переговариваются, принимают звонки, смеются и матерятся, как сапожники.
Меня втолкнули в эту камеру, обыскав с ног до головы, сняли ремень с запястий и с лязгом захлопнули дверь. Как будто забыли про меня…
Прошло полчаса, а может, больше — звук открывающейся двери:
— Эй, маньяк, на выход! Руки вперед!
Я протянул руки, и на них защелкнули стальные «браслеты». Потом милиционер подтолкнул меня вперед и, держа за предплечье, повел наверх, на второй этаж. Встречные с интересом рассматривали меня, а один старший лейтенант спросил у провожатого:
— Это тот маньяк, которого Федорчук поймал? Ну, везучий, зараза! Теперь майора получит! Ну что мне не везет все?
— Потому что ты
— Ты-то откуда знаешь, Степа? У тебя работа непыльная — сиди себе при камере и сиди. Отсидел — и домой. А я работаю! — голос лейтенанта затих на лестничном пролете этажом ниже, и мы поднялись на второй этаж.
Длинный коридор застелен каким-то серо-коричневым линолеумом, бежево-грязные стены и подоконник с умершими от голода мухами покрыт пылью. «Что, не убирают у них, что ли, — подумал я, — свинарник настоящий».
Сержант подвел меня к двери с надписью «Заместитель начальника уголовного розыска» и оставил у стены, заглянув в кабинет:
— Привет, Василич! Привел к тебе маньяка.
— Заводи! — послышался хрипловатый голос, и меня втолкнули в кабинет. В нем сидели человек пять — участковый Федорчук, опер, с которым он был, и еще трое мужчин примерно одного возраста, похожие на всех остальных — похоже, что опера. Они были возбуждены, лица раскраснелись — то ли от того, что в кабинете было жарко, то ли от выпивки — здесь ощутимо пахло спиртным. Похоже, что вся компания праздновала поимку злодея.
— Петро, закрой дверь за Степой, — приказал высокий мужчина лет тридцати пяти, — на замок закрой. Мы сейчас с маньяком беседовать будем.
— Ухожу, ухожу, — заторопился сержант, — ваши дела — это ваши дела.
Дверь захлопнулась, и я остался стоять посреди комнаты, равнодушно глядя на обитателей кабинета. Они тоже смотрели на меня, и на их лицах сияло удовлетворение хорошо сделанной работой. Дело было за малым — надо, чтобы маньяк признал себя маньяком. А то — что такое получается — вроде и поймали маньяка, а «царицы доказательств» — чистосердечного признания — нет.
— Ну что, маньяк, надо написать чистосердечное, — участливо сказал старший, «Василич», — тебе же легче будет. И всем нам. Нужно написать — зачем ты убил девочку, почему порвал ее, откуда у тебя появилось такое патологическое желание. Тебе помочь? Смотри, как надо начать: «Я, Сидоров Иван Петрович, почувствовал желание кого-то убить. А с детства мне нравятся маленькие девочки, особенно в белых колготках. Я убил ее, изнасиловал и выпил кровь».
— Я никого не убивал. Это все выдумки вашего участкового. Ему захотелось звездочку на погоны, вот он и подставляет всех, кого не лень. Я просто оказался не в том месте, не в то время. Вот и все.
— Федорчук, а чего он в крови? Вы что, его били там? Все никак не научитесь бить так, чтобы крови не было, и одновременно, чтобы клиент понял свою неправоту, вот так! — мужчина без замаха ударил меня в печень, и я скрючился от невыносимой боли, а потом упал на пол, теряя сознание. Сквозь туман в голове я услышал, как чей-то голос сказал:
— Василич, прибьешь маньяка, потом хлопот не оберешься! Ты на хрена его в печень-то? Эдак и помереть может.
— Да я вроде легонько, не рассчитал. Сажайте его на стул, сейчас мы с ним поговорим, как следует с маньяками.