Возвращение к любви
Шрифт:
— А если народ не отпустит?
— Я не солнце на небе, чтоб без меня не могли обойтись!
— Да, это верно. Предположим, мы отпустим тебя. Видно, и там в тебе нуждаются… Правда, если бы министры хорошенечко поискали, то нашли бы кого-нибудь другого. Или слишком хорошо поискали!.. Выходит, так! Да, я уже говорил, может случиться, что мы отпустим тебя. Кого же оставишь на своем месте? Разве сердце твое позволит, чтоб остался кто-то вроде Мирчи?..
Они беседовали между собой, мош Ион, бывший председатель, и Мога, который скоро станет бывшим, рассуждали, как два разумных хозяина, взвешивая каждое свое
В приемную внезапно ворвались громкие, спорящие голоса, — видно, мош Костаке воевал с кем-то, кто хотел войти в кабинет без разрешения. Мога с неудовольствием обернулся к дверям, туда же устремил свой взор и Лянка, как бы боясь упустить из виду хоть одно движение председателя.
— Максим Дмитриевич, сколько может длиться это свинство? — ворвался в кабинет высокий мужчина с непокрытой головой, в распахнутом пальто. Это был портной Антохи. — Я сижу и работаю, мучаюсь, калечу иглой свои пальцы, чтоб как можно красивее одеть народ, а какие-то ослы бросают мне в окно бутылку шампанского, разбивают вдребезги стекло и вдобавок кричат: «За твое здоровье!» Когда будет конец бандитизму? Куда смотрит милиция?
Все это Антохи выпалил единым духом, и его румяные щеки запылали еще ярче.
— А бутылка была полной? — невозмутимо спросил Мога.
— Полная… Прогремела, как пушечный выстрел, — угрюмо буркнул Антохи.
— Жаль, — улыбнулся Мога. — Передай их в руки Шандры.
— Боятся они Шандры! Вызовите вы их! Иначе я закрою свою мастерскую и подамся куда глаза глядят.
— Послушай, Антохи! — взорвался вдруг Лянка, кивая головой на дверь. — Мы заняты!
Антохи посмотрел на Могу, ожидая его ответа, но Мога уже беседовал с мош Ионом, и Антохи смущенно пошел к выходу.
— Беда с этими парнями! — вздохнул мош Ион. — Резвятся, как жеребята.
— Будто нет хозяина! — сказал Михаил, раздосадованный тем, что разговор между Могой и мош Ионом не закончился, а Мога словно дал себе зарок не замечать Михаила.
— Найдется и хозяин, — неожиданно улыбнулся Мога, вышел из-за стола, взял стул и сел рядом со стариком, как будто для более интимной беседы. Председательское кресло пустовало. По одну сторону стола сидели Мога и мош Ион, по другую — Лянка, одинокий, старающийся подавить возмущение, которое в нем все росло. Он чувствовал, как его заливает горячей волной, жар подымался все выше и уже обжигал ему лицо. Он повернулся к дверям, словно ожидая появления кого-то четвертого, кто придет и расставит все по местам. Он не мог больше видеть, как старик поглаживает свои усы, этот жест раздражал Михаила так же, как и толстый, длинный палец Моги, тихонько постукивающий по столу. Его выводило из себя и то, что он не решается вступить в беседу, подавленный неожиданным известием, спутавшим все его мысли. Вдобавок его стесняло присутствие Иона Прикопа.
— Вы спросили, кого я оставлю вместо себя, — продолжал Мога, бросая мимолетный взгляд на Михаила. — Вы же хорошо знаете — слово за народом. И я надеюсь,
Тут Лянка по-настоящему взорвался.
— Ишь ты! — резко сказал он, подымаясь из-за стола. — Как ты рубишь сплеча! Не выйдет! Нашел умника, который сунет голову в петлю!
— ?..
— Как видишь, я не подскочил от радости, что ты с таким широким жестом уступаешь мне свое кресло!
Мога и на сей раз промолчал.
Молчал и старик. Он чувствовал себя как между двумя дуэлянтами, один из которых молчит, а другой палит словами.
— А насильно вы меня не заставите! — категорическим тоном продолжал Михаил, выделяя каждое слово. — Завтра же на рассвете поеду в Мирешты, поговорю с товарищем Велей. С тобой мне не о чем говорить. Ведь если тебе в голову взбредет идея, которую ты считаешь гениальной, то ее трактором не вытащишь из тебя… До свидания, мош Ион!
Он поклонился старику, сорвал шляпку и пальто с вешалки и бросился к дверям.
— Горячий человек, — покачал головой мош Ион. — Стэнкуце повезло.
— Трудно ему будет, — сказал Мога. — Сами понимаете, что значит взять на себя такую ответственность. Хотя из нас троих вам было тяжелее всего. Вы положили начало, вы основали колхоз…
Мош Ион разволновался, стал вспоминать прежние годы, тех, с кем работал двадцать лет, — их было мало, они все самые первые…
Мога задумчиво слушал и, когда ему показалось, что можно вставить слово, произнес:
— А я тогда работал в Пояне…
И невольно стал рассказывать старику о давнишней Пояне, Пояне его молодости, о людях, с которыми познакомился тогда. Это были годы великих начинаний, и, рассказывая, Мога подумал: и для него, для Михаила, для Вали снова наступает время начинаний. Возможно, и для всего села.
Он проводил старика чуть ли не до дома. Дорогой говорил старик, а Мога молчал, как причастный к какой-то тайне. На них глядели светлыми глазами окна отходящих ко сну домов, легкий и теплый снегопад окутывал дома, словно стараясь держать их ближе друг к другу, как в час расставания, который неожиданно пробил…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
До села оставалось еще около полукилометра, когда Павел Фабиан вдруг отпустил шофера, сказал, что он может возвращаться в Мирешты. Фабиан не был здесь столько лет и лишь теперь почувствовал, как значительно для него это возвращение. Еще несколько сот шагов, и он увидит друзей — Михаила, Валю, пройдет по улицам Стэнкуцы. Сколько раз вели его думы по этому селу, которое он полюбил больше, чем родное село. Стэнкуца была селом его молодости, здесь он познакомился с Анной.
В последнее время его мысли все чаще возвращались к этому, словно его вдруг охватывала жажда, которую он мог утолить только глотком воды из колодца, что посреди Стэнкуцы!..
Стоит ли еще тот колодец?
Целых пять лет он не бывал в здешних местах и о происшедших тут переменах узнавал от Михаила во время коротких встреч в Кишиневе. Иногда он получал открытки то от Михаила, то от Вали — поздравления с праздником, с днем рождения, и каждое из этих посланий обязательно заканчивалось одним и тем же вопросом: «Когда ж ты заглянешь к нам?»