Возвращение к любви
Шрифт:
Но сегодня многое еще огорчало Валю. Взять хоть недавнее происшествие — дикая выходка Саввы Ходиниту! Она, конечно, понимала его — первый ребенок за пять лет семейной жизни! Счастливое, радостное ожидание испарилось вмиг. Но есть же у человека разум, есть воля… Надо же быть человеком, уметь владеть собой и в горе…
Услышав, что с нею здороваются, Валя повернула голову и увидела моша Костаке.
— Куда это вы торопитесь, мош Костаке?
— За сигаретами, Валентина Андреевна. Для Максима Дмитриевича…
— Товарищ Мога в правлении?
— Да. Сидит один в кабинете… Не знаю, что
— Ему плохо? — забеспокоилась Валя.
— Кто его знает. Зайдите и сами увидите. Обязательно зайдите.
Мога, погруженный в свои мысли, все еще стоял у окна, когда увидел Валю, поднимающуюся по лестнице. Он заторопился ей навстречу.
— Как хорошо, что ты пришла!
Он радовался ее приходу. Слишком некстати воспоминания нахлынули на него, найдя его в минуту слабости. Может, виной тому была статья Будяну, появившаяся не вовремя, именно тогда, когда ему предстояло покинуть Стэнкуцу.
Вот и эта женщина, Валентина Рареш (она так и не захотела принять фамилию мужа: «Валентина Лянка — не звучит!» — объясняла она). И она тоже вошла в его жизнь. Давняя болезненно-влюбленная тяга к Вале с годами перешла в теплое, спокойное чувство, человеческое восхищение. Мога всегда рад был видеть ее. Этим объяснялись, должно быть, и его частые визиты к агроному. Он приходил сам или с Назаром, иногда они выходили из правления все вместе — он, Назар и Михаил, — дорога словно сама вела их к дому Лянки. Эти часы были настоящим отдыхом для Моги.
— Что случилось, Максим? — спросила Валя.
Он взяли стул, чтобы сесть рядом с ней, но тихо опустил его, стараясь не шуметь, не вспугнуть этот голос, который отозвался в его душе, словно далекое эхо.
Давно, очень давно не слышал он своего имени, произносимого с такой теплотой и нежностью. «А может быть, это мне только показалось? — подумал он. — Может быть, и это — эхо моих еще не угасших воспоминаний?» Он посмотрел на Валю и встретился с ее черными обеспокоенными глазами, увидел ее грустную улыбку. Белая шаль отдыхала на ее плечах, волосы отливали смоляным блеском…
— Что случилось, Максим?..
Ласковый голос, как далекое эхо…
Мога пристально глядел на Валю, и на какой-то миг ему показалось, что на стуле сидит Нэстица его юности. Таким разительным было сходство!
Это неожиданное открытие заставило Могу медленно пройтись по кабинету, заложив руки за спину и пытаясь навести хоть какой-то порядок в своих взбудораженных мыслях. Лишь теперь он понял, что это сходство и вызвало в нем некогда непреодолимое страстное стремление ежедневно видеть Валю.
— Странно, — пробормотал он, останавливаясь у окна, словно ожидая увидеть за снегопадом дорогой ему образ. Но лишь густые белые хлопья лениво опускались на село, на туманные дали.
На его воспоминания… И, как бы смирившись с мыслью, что больше нечего ждать, Мога медленно подошел к столу, сел в старое кресло, в котором всегда чувствовал себя спокойно, по-хозяйски, и улыбнулся Вале.
— Да, кое-что случилось… Хочешь знать, как боги восходят на небеса? — торопливо сказал он, словно отвечая на Валин вопрос — Вот, посмотри, — он протянул газету, — тут статья обо мне. Вернее сказать, о том человеке, каким меня считает автор. Всемогущим,
— Ты не это хотел мне сказать! — возразила Валя. — Тебя выдают глаза.
— Да, ты права, — подтвердил Максим. — Есть вещи, о которых так просто не скажешь, вот и приходится ходить вокруг да около. — Мога склонился над столом и несколько секунд рассматривал газету, словно хотел выбрать оттуда подходящие слова. — Может быть, тебя удивит моя исповедь… Много раз я пытался разобраться, почему меня так тянуло к тебе. И лишь сегодня понял. Эта статья навеяла мне… — Он сделал паузу и пристально посмотрел на Валю, увидел, с каким напряженным вниманием она прислушивается к каждому его слову, и медленно продолжал, словно давая ей возможность вдуматься в каждое слово. — Мне вспомнилась первая любовь. Ее звали Нэстица. Она была очень похожа на тебя…
Впервые Максим рассказывал другому о Нэстице. Он говорил почти шепотом, как бы обращаясь к себе, к своей памяти.
Валя задумчиво слушала, ее руки отдыхали на столе, а в мыслях возникали забытые немые сцены, как в старом фильме.
Она уже полгода работала в Стэнкуце, когда Могу избрали председателем. При первом их знакомстве Валя с трудом удержала смех: Мога был таким громоздким, угрюмым, пиджак его еле вмещал, готовый вот-вот лопнуть на спине. Она пришла в правление попросить машину угля — уже несколько дней в больнице не было топлива. «Уголь я могу дать, а транспорта нет!» — резко ответил Мога. У Вали пропала охота смеяться. Что делать? Ее уговоры ни к чему не привели. Новый председатель словно отгородился от нее прочным панцирем, который ничто не могло пробить.
На следующий день Валя на больничной повозке подъехала к правлению, остановилась у сарая с топливом, взяла в руки лопату, возчик — вторую, и они стали грузить уголь. Во двор выскочил Мога. Возчик как увидел его, так и опустил лопату.
— Грузи! — приказала Валя и гневно глянула на Могу. — А вы чего стоите руки в брюки? У вас нет лопаты? Возьмите мою! Слава богу, у вас такая спина, что на нее можно нагрузить тонну угля!
Мога разразился громоподобным смехом — весь двор загудел. Он сбросил с себя пальто, пристально посмотрел на Валю, на ее нежные белые руки и схватил лопату.
— Вот теперь вы мне нравитесь, товарищ доктор! — Мога перестал смеяться и воткнул лопату в гору угля. — Человек должен быть решительным, если хочет чего-то достичь. Даже с риском нарваться на неприятности…
После обеда Мога пришел в больницу, прошелся по всем палатам, побеседовал с больными и, словно окончательно убедившись, что в помещении достаточно холодно, сказал Вале:
— Завтра пошлю вам машину угля и еще одну — дров.
А на прощание буркнул:
— Ваши руки призваны не уголь грузить, а утешать страдающих. Берегите свои руки!