Возвращение к любви
Шрифт:
«Что будут показывать будущие новые диаграммы?» — подумал он и постоял молча, словно в ожидании ответа, который все не приходил.
Неслышными шагами вошел Горе, глянул в спину Моге и тоже стал рассматривать диаграммы. Он знал их наизусть, но во всех этих прямых, кривых, зеленых, голубых, красных зигзагах он всегда видел лишь холмы, поля, долины… и дороги, бесконечные дороги, бесчисленные километры пути, выраженные в цифрах, постоянно меняющихся, умножающихся… А стрелы как указатели направлений… Но сейчас он видел на стене не более чем простые листы бумаги, какие висели
Он перевел глаза на карту Стэнкуцы. Легко нашел улицу, на которой жил, нашел улочку, где жил Мога, прошелся по широким улицам, которые Мога намеревался асфальтировать… «Если Мога уедет, то кто знает, сколько времени они еще останутся такими, как сейчас, — пыльными, не асфальтированными», — подумал Горе.
А Мога все еще глядел на диаграммы, как бы стараясь запомнить их навсегда. На какой-то миг ему показалось, что эти стрелы целятся ему прямо в сердце. Он невольно поднес руку к груди, словно защищаясь, и все же ощутил болезненный укол. Он повернулся спиной к стене, увидел Горе и как бы посветлел:
— Нашел его?
— Только следы. Марку сказал, что оставил его на виноградниках Лунги вместе с товарищем Черней.
— Нашел время для прогулок! — с досадой проговорил Мога. — А у тебя почему такое кислое лицо, словно эти стены давят на тебя?
— Ничего не давят… — пробурчал Горе и надвинул шапку глубоко на глаза, чтобы Мога не увидел в них обиды. Он направился к выходу, но задержался на секунду, вытащил из кармана пальто газету, подошел к столу и положил ее перед Могой.
— Здесь пишут и о вас, — угрюмо сказал он, как бы сообщая Моге неприятное известие.
— И что же там пишут? — Мога с любопытством развернул газету.
Горе не ответил.
Мога наткнулся на жирно напечатанный заголовок: «Один день председателя», набранный под рубрикой «Наши уважаемые товарищи». Статья начиналась его фамилией, а заканчивалась подписью: Н. Будяну. Он припомнил мужчину в шляпе, которого видел вечером у газетного киоска и который показался ему знакомым. Теперь он был уверен, что это был Будяну. Газета датирована вчерашним числом, значит, Будяну разговаривал со своим другом именно об этой статье.
— Ты помнишь, Горе?.. В январе побывал у нас один молодец в шляпе на макушке, коротеньком пальто и в красном, величиной с хорошую шаль, шарфе?.. Он два дня ходил за нами… Будяну его фамилия. Это он написал статью…
Горе промолчал и на этот раз.
Мога посмотрел на него исподлобья.
— Спасибо за газету… Можешь идти, и, пока не перестанешь дуться, не показывайся мне на глаза.
Горе молча вышел.
Лишь теперь Моге пришло в голову, что ему следовало бы сообщить Горе о своем уходе. Недаром он ходит такой хмурый, словно с похмелья. То ли чует что-то, то ли новость ему уже известна.
Теперь Горе повсюду разнесет ее!.. «Впрочем, тем лучше… тем проще разрешится вопрос…» И Мога снова взглянул на статью.
Статья занимала три четверти полосы и сопровождалась рисунком: здоровенный мужчина глядит на поле в черных бороздах…
Мога с минуту рассматривал рисунок
«Максим Мога встал рано утром. Луна еще светила в окна серебряным светом. Когда он вышел на улицу, село уже просыпалось… Внизу, в гараже, слышался рокот моторов. Это водители готовятся в дорогу.
…Не успел председатель войти в свой кабинет, как появилась молодая женщина и смущенно остановилась у двери…».
В самом деле, Мога услышал тихий стук в дверь, после чего в кабинет боязливо вошла колхозница. Мога с неудовольствием прекратил чтение.
— Вы не видите, что я занят?
— Извините меня… Я и вчера искала вас. Товарища Антипа тоже нигде нет… Мой сын… — женщина заплакала, — бросил институт… Вчера нагрянул домой, говорит, что больше не хочет учиться, не вернется туда. Говорит, лучше пойду в трактористы…
— Стать трактористом не так уж плохо. Но колхоз тратил на него деньги два года, это никуда не годится. И за это я взыщу с него. Пошлите его ко мне.
Милуша Катаржиу послали учиться в сельскохозяйственный институт, на колхозную стипендию, и все ждали, что он возвратится инженером-мелиоратором. Что же он там натворил, что ему пришлось убегать?
— Ну, что еще скажете? — хмуро спросил Мога.
— Может быть, вы направите его на путь истинный… Ведь он наш первенец.
— Я же сказал, пошлите его ко мне!
— Милуш здесь, в коридоре, Максим Дмитриевич, — осмелела женщина. — Я привела его с собой… Сказала, что это вы велели.
— Прекрасно! — Мога позвонил.
Вошел дед Костаке.
— Есть здесь кто из шоферов?
— Горе. Моет машину.
— Позови его. Да и Милуша тоже.
Через минуту появились оба — Горе и Милуш.
— Слушай, Горе, посади сейчас этого молодца в машину и отвези его в Кишинев, в институт, — приказал Мога. — Ясно?
— Ясно, — ответил Горе, хотя ему не было ясно, почему этого сопляка надо катать на машине — чем ему плох автобус? — но приказ есть приказ, и он кивнул Милушу: — Пошли!
Парень растерянно поплелся за ним.
Мать Милуша, не ожидавшая таких решительных действий, — ей хотелось, чтобы сын побыл дома денек-другой, — испуганно взглянула на Могу и бросилась догонять сына. Но в дверях задержалась и со вздохом сказала:
— Спасибо, Максим Дмитриевич…
Мога не ответил. Он снова склонился над газетой:
«…появилась молодая женщина и смущенно остановилась на пороге.
— Смелей, Тудора, — ободрил ее председатель. — Случилось что?
— Да, вернулся из армии мой муж…
— Знаю, должна радоваться, — улыбнулся Максим Дмитриевич…
— Вот мое заявление, может, дадите мне небольшой аванс… Купить мужу новый костюм.
— И в этом вся беда? — Председатель взял ее заявление, начертал резолюцию и вернул женщине. — Пойдешь к кассиру и получишь деньги…
— И как вырастают на военной службе эти мужчины! — Женщина с удивлением покачала головой и вышла.
Так начался рабочий день председателя…»