Возвращение к любви
Шрифт:
Мога знал, что Андрей Веля никогда не курил в кабинете, у него даже не было пепельницы, и он использовал сейчас вместо нее клочок бумаги. Не спеша мастерил, прилежно загибая концы, а думал о Михаиле Лянке. Он знал его очень хорошо и, как это ни странно, именно поэтому как бы опасался чего-то. Лянка порядочный человек, опытный специалист, любит свою работу. Все это прекрасно, и таких людей немало… Но что же выделяет его из сотни других, таких, как он?
Андрей Веля не мог бы с ходу ответить на этот вопрос.
— А
— Думаю, народ согласится, — ответил Мога. — Лянку у нас любят и вполне доверят ему…
— А может, это идет от Моги? — Андрей Веля посмотрел председателю прямо в глаза. — Народ доверяет Моге и, зная, что агроном — его правая рука во всех хозяйственных вопросах, переносит это доверие и на Лянку?
— Рассуждая так, мы снова договоримся до тени, — возразил Мога.
— Хорошо! Будем рассуждать иначе. А что думает сам Лянка? Какова его позиция в этом вопросе? Это очень важно, чтобы знать, как поступать в дальнейшем… Ведь у нас есть кандидатура. Никуляну из сельхозотдела.
Мога знал этого Никуляну — опытный экономист, очень расторопный человек, Веля дорожит им. Вполне естественно, думал Мога, Веля хочет иметь во главе колхоза своего человека.
Однако у Андрея Вели были и другие мотивы. Многочисленные жалобы, которые присылал Мирча, бросали тень не только на Могу, но и на близких ему людей. С уходом Моги ситуация разрешилась бы сама собой, если руководить колхозом будет нейтральное лицо.
— Что скажешь о нашей кандидатуре? — спросил Веля, скорее всего ожидая от него совета.
Несколько секунд Мога задумчиво глядел на секретаря. Он понимал, что судьба Стэнкуцы заботит Велю не меньше его самого. Но помнил и другое: окончательное слово в выборе председателя остается за жителями Стэнкуцы. А он, Мога, отлично знает своих односельчан, и более чем вероятно — они выберут Лянку. Таким образом, шансы Никуляну снижались до минимума.
Мога высказал свое мнение Веле и повторил:
— Лучшей кандидатуры, чем Лянка, я не вижу. Правда, вполне возможно, что он будет упираться — нелегкое все-таки дело… Откровенно говоря, у меня самого бегают мурашки по коже, когда думаю о Пояне… — Мога невольно насупился.
При расставании Веля пообещал:
— На днях приеду к вам…
На улице не видно было ни Горе, ни машины. Мога закурил и задумчиво стал прогуливаться перед белым трехэтажным зданием райкома партии. Пройдет еще несколько дней, он приедет сюда попрощаться с теми, с кем проработал вместе восемь лет, с кем спорил, боролся, с кем решал большие и малые проблемы, оставит тут друзей и недругов…
Возле Моги затормозила «Волга», и из нее вышел Георге Енаке, директор совхоза из Кымпины.
— Что поделываешь, Максим? — Он протянул ему руку.
— Ничего, — сухо ответил Мога.
— Меня вызвал первый, сам не
«Ничего». Мога действительно в эту минуту бездействовал. Ждал Горе, которого впервые не оказалось на месте. И это словно сбило с толку Могу. Он медленно ходил туда-сюда, заложив руки за спину, как бы считая шаги. Но не мог сосредоточиться на чем-нибудь определенном, хотя и было о чем поразмыслить. Пытался думать о Лянке, о предстоящем разговоре, но что-то мешало ему… «Оставишь вместо себя свою тень…» Он отгонял эту мысль, понимая, что именно это и мешает ему собраться. Тень. Михаил — его тень!.. Какой абсурд!
«Черт побери! И где ты только мотаешься? — Мога перевел свою досаду на шофера. Видимо, разнюхал каким-то образом о моем уходе и теперь своевольничает!»
Моге не терпелось поскорее вернуться в Стэнкуцу, встретиться с Михаилом. С Михаилом Лянкой, главным агрономом, а не со своей тенью.
И тут появился Горе. Остановил машину прямо перед Могой, открыл правую дверцу и застыл за баранкой. Он сидел нахмуренный, с крепко сжатыми губами, с окаменевшим лицом и сверкающими из-под черных бровей глазами.
— Где ты мотаешься, милейший? — накинулся на него Мога.
Горе вздрогнул. Голос Моги показался ему чужим. Может, потому, что давно, очень давно он не обращался к нему таким тоном, да и вообще это было всего один раз, в самом начале их знакомства. Они ехали тогда из Кишинева. По дороге заглох мотор, и Горе мучился почти час с починкой. Мога потерял всякое терпение и саркастически произнес: «Ну, что, милейший, сколько еще ждать?»
— Куда? — спросил Горе, не отвечая на его вопрос.
А произошло вот что: инструктор райкома попросил подбросить его до районного стройобъединения, затем он повез его в дорожное управление, на самую окраину Мирешт. Прощаясь, инструктор потрепал его по плечу и сочувственно сказал:
— Значит, так, товарищ Горе, покидает вас Мога? Перебирается в другой район, в Пояну.
Это известие так ошеломило Горе, что, возвращаясь в райком партии, он чуть не налетел на автобус, идущий из Кишинева. Он резко затормозил, и скрежет тормозов заставил его очнуться. А тут как из-под земли вырос милиционер и, хоть узнал машину и самого Горе, все же оштрафовал его.
Не о рубле сожалел Горе. Он с горечью думал, что и милиционеру, должно быть, известно, что Мога покидает их район, раз он разрешает себе быть таким строгим и штрафовать его, Горе, как рядового шофера.
А он-то думал, что возвращение домой будет более веселым.
Мога молчал, держа в губах потухшую сигарету, молчал и Горе, устремив взор на серое шоссе, похожее на мутную реку. Такая же муть была у него на сердце. «Ты, как верный пес, всей душой привязываешься к человеку, а он в один прекрасный день собирается бросить тебя и даже не заикается об этом…»