Возвращение к любви
Шрифт:
А может быть, и это — шальная мысль, какой-то мятежный порыв?
Анна еще не понимала, что оба они находятся на пороге чего-то нового — трудного, очень трудного начала. Пришел другой Фабиан, и он возьмет все тяготы на себя!
Рано утром за Анной приехал шофер Иона Арсене, чтобы немедленно отвезти ее в правление.
Зачем ее вызывает председатель?
Или что-то случилось с Павлом? Она не могла себе объяснить, почему сразу же подумала о Павле. Анна видела как наяву его, уходящего в ночь, в самую метель, и прежнее беспокойство охватило ее. Так бывало и раньше: когда он уходил от нее, она всегда
Она быстро оделась, чуть ли не бегом миновала двор, и до самого правления ей казалось, что машина еле ползет.
Ион Арсене был в кабинете один.
— Извини, что побеспокоил, — начал он, стараясь придать официальность своему тону. — Вчера вечером у нас было короткое заседание правления. Принимая во внимание твои заслуги, мы решили тебя премировать. Бухгалтерия завтра все оформит, и ты сможешь получить деньги… Не качай головой, ты заслужила. Так же, как и всеобщее уважение.
— Не из-за этого ли меня вызывали? — сказала все еще не успокоившаяся Анна. — Что за странная спешка?
Арсене стал вдруг наводить порядок на столе: вытащил ящик, сунул туда какие-то листки, среди которых попадались чистые, задвинул ящик и, опершись грудью на стол, огляделся — что бы еще сделать? Заметил справа несколько газет, аккуратно сложил их и оставил на том же месте. Посмотрел на карандаши в пластмассовом стакане, потрогал пальцем их заостренные кончики — хорошо ли они заточены?
— Как тебе нравится, дорогая Анна? — спросил он в недоумении. — Вчера у нас был редкий гость… Товарищ Фабиан. Знаешь его, нет? Так вот, я задержался в правлении, было у меня одно дельце, а он пошел погулять по селу. И что ты думаешь? Жду его час, другой, третий — нет моего гостя, и все! Спрашиваю одного, другого — никто не видел. Исчез, как капля росы под солнцем. Я всю ночь не сомкнул глаз. Был уже готов поднять на ноги милицию. Шутка ли? Привезти к себе в гости следователя республиканской прокуратуры и потерять его? — Арсене с нежностью посмотрел на Анну. — Хорошо, что на рассвете он позвонил мне. Извинился, сказал, что ему подвернулось такси, привезшее кого-то из Кишинева, и он укатил. Спрашиваю, не обиделся ли он за что-нибудь на нас, раз уехал на ночь глядя? Или случилось что? А он отвечает: «Албиница приняла меня очень хорошо…» — Арсене сделал паузу и внимательно посмотрел на Анну. — Он просил сообщить тебе, что благополучно добрался до Кишинева… Это все, о чем он меня просил, — добавил он, увидев в глазах Анны смущение и искорку радости.
Анна поняла, что Павел звонил Арсене из-за нее, чтобы она не беспокоилась. Как когда-то, давным-давно…
Мога медленно перелистывал папку с материалами для общего собрания. Люди, факты, даты, цифры… Он знал их наизусть, мог бы повторить не глядя. Достал портсигар и стал рассматривать тонкую инкрустацию. Искусный мастер поработал над ней. Жаль, что не выгравировал своего имени в уголке, остался анонимным. Зато его произведение живет…
Вошел мош Костаке.
— Пришел Савва Ходиниту, — объявил он.
— Пусть войдет.
Через несколько секунд Савва был уже в кабинете:
— Вы звали меня, Максим Дмитриевич?
— Да. Ты знаешь место, где стояли дома Кетрушки и Мэржиняну, а?
— Да, Максим Дмитриевич.
— Завтра с утра начнешь
— Понятно, Максим Дмитриевич.
— Проложишь и дорожку под асфальт. На днях завезут щебень, ты разровняешь его, чтоб мог работать компрессор.
— Будет сделано!
— Вместо деревьев, которые ты попортил перед больницей, посадишь орех. И во дворе больницы посадишь, чтоб у больных была тенистая аллея.
Мога говорил строго, но Савва принимал его строгость как ласку.
— Ты сломал, ты и восстановишь. И доложишь мне.
— Слушаюсь, Максим Дмитриевич!
За Саввой Ходиниту вошел главбух.
Он принес платежные ведомости, и Мога подписал. Появился Михаил Лянка. Он увидел Могу в кресле, с ручкой в руке и бумагами на столе, бухгалтера, который объяснял председателю, что задержался с выдачей колхозникам зарплаты из-за годового отчета, и услышал сердитый ответ Моги, что это не оправдывает его…
Привычная картина, такая привычная, что Михаилу показалось, будто ничего не изменилось и отъезд Моги оказался непроверенным слухом, а он, Михаил, напрасно беспокоился… Мога, как всегда, на своем месте, вот он приказывает бухгалтеру посчитать, сколько будет стоить экскурсия тридцати колхозников по маршруту Москва — Волгоград, согласно решению правления…
Зазвонил телефон. Лянка поднял трубку.
— Максим Дмитриевич, это я, Арнаут.
Михаил искоса глянул на Могу и, видя, что тот все еще занят с бухгалтером, прикрыл трубку рукой, словно для секретного разговора, и тихо спросил:
— Что случилось?
— Минеральные удобрения лежат на станции, — послышался виноватый голос с того конца провода. — Понимаете…
— Что означает эта бестолковщина? Удобрения должны были быть у нас несколько дней назад. Как это, негде хранить?
Бухгалтер вышел. Мога протянул руку к трубке, но тут же раздумал. Ему интересно было, как Лянка закончит разговор.
— Под открытым небом? Ни в коем случае! — кричал в трубку Михаил. — Немедленно найди Гурицу и скажи ему, чтоб до завтрашнего вечера построил временный навес… Мобилизовать всех плотников… Чтоб ни грамма не осталось под открытым небом!
Лянка выслушал ответ Арнаута и улыбнулся:
— Ты не узнал меня? Ну и что? Это ничего не меняет. Делай, как сказано!
Мога поднял брови. Ему почудилось, что в кабинете два хозяина, наделенные равными правами и обязанностями.
А Лянка, закончив разговор с Арнаутом, соединился с диспетчером:
— Софийка, дорогая, будь добра, найди Гурицу, скажи ему, чтоб собрал всех своих плотников и немедленно шел к Арнауту. Он скажет, что надо сделать. Объяви по нашей радиосети. Это приказ Максима Дмитриевича.
— Думаешь, тебя не послушались бы? — с усмешкой спросил Мога.
— Мога — магическое слово, — улыбнулся Лянка. — К тому же ты пока еще….
Он не закончил фразу. В кабинет вошел Никифор Гурица, тот самый бригадир, которого искали, пожилой грузный мужчина, свежевыбритый, одетый, как на праздник.
— Видишь, что значит магическое слово? — засмеялся Лянка. — Дядя Никифор тут как тут.
— Максим Дмитриевич! — взволновано заговорил Гурица. — Максим Дмитриевич, я не могу, ей-богу, не могу!