Возвращение лорда Гленрейвена
Шрифт:
– Я открыла дверь, – продолжала она, – и вошла так, словно это я была хозяйкой, а не он. Я встала перед его столом и сказала: «Эмануэль Кастерс, я пришла потребовать от вас извинении и заявить вам, что то, что произошло вчера ночью, никогда не должно повториться, если вы дорожите своей жизнью». Несколько мгновений он тупо смотрел на меня, а потом налетел, как ураган. Но я устояла и только подняла руку с выражением полной – и абсолютно наигранной – уверенности на лице. Он остановился, словно в смятении, и я заговорила. Я сказала ему, что от бабушки по матери я унаследовала некие способности. Люди, перебегавшие бабушке дорогу, очень скоро сожалели
Как большинство деспотов Эмануэль был трусом, и притом суеверным. Еще какое-то время он угрожал мне, но я видела, что ему не по себе. Затем я окончательно добила его. Самым торжественным голосом, какой только могла изобразить, я заявила, что наглядно продемонстрирую ему это. Театральным жестом я указала на большое растение, стоящее на окне в его кабинете. Пробормотав какое-то заклинание, я ткнула в него двумя пальцами и затем объявила ему, что через три дня его цветок умрет. Он презрительно засмеялся и заявил, что кто угодно может убить растение. Тогда я сказала ему, что он может охранять цветок в течение указанного времени, дабы убедиться, что я не притрагивалась к нему. И он так и сделал! Запер в своей гардеробной! Однако растение почти сразу же начало вянуть и через три дня окончательно засохло. После этого Эмануэль обходил меня стороной. Время от времени он начинал кричать на меня, но достаточно было мне указать на него пальцем, чтобы, если можно так выразиться, выбить его из колеи.
– Но… – начал Джем.
– Как я убила цветок? Ночью, после избиения, когда я уже смогла двигаться, я прокралась в кабинет и вылила в горшок столько соленой воды, что, думаю, ее хватило бы на целое дерево. И когда утром я устроила сцену, несчастное растение уже было почти готово расцвести в раю.
Джем расхохотался, а Клавдия, сложив руки на коленях, скромно взглянула на него.
– А я-то думал, что это я невиданный жулик! – Дыхание его прерывалось. – Вы просто прелесть, моя дорогая, и я постараюсь принять все меры предосторожности, чтобы ненароком не обидеть вас.
Он так увлекся, что на какое-то время забыл о лошадях. Его случайный шлепок вожжами по крупу лошади сбил животное с толку, в результате чего лошадь убыстрила шаг в самый неподходящий момент. Одно колесо двуколки, попав в выбоину, отвалилось и упало в придорожную канаву. Экипаж резко остановился, угрожающе накренившись.
Джем соскользнул с сиденья, и в следующий миг прелестная вдова оказалась в его объятиях. Он заглянул в ее глаза цвета карамели и потерял голову. Забыв, что их могут увидеть случайные прохожие, он припал к ее губам.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Когда руки Джема сомкнулись вокруг нее, Клавдия знала, что ей следовало бы отстраниться. Соприкосновение было неизбежно – коляска так резко накренилась, что она неминуемо упала бы на землю. Но двуколка уже не двигалась, лошадь успокоилась, а Клавдия так и осталась в прежнем положении, глядя в серые глаза, обезоруживающие ее своей близостью.
Конечно, ей надо было бы сразу же освободиться, но она осознавала только бесконечное блаженство этих объятий и, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди, потянулась губами ему навстречу.
Объятие стало крепче, и Клавдия прижалась к нему, словно хотела впитать самое его существо. Она никогда не
Губы их опять встретились, и Клавдия почувствовала, как еще глубже проваливается в удивительное ощущение его близости. Где-то в глубине души она сознавала, что это безумие, но только лишь когда раздался лязг упряжки и стук копыт, оповещающий о приближающемся экипаже, она наконец высвободилась из его объятий.
Джем тоже резко отстранился, и мгновение они, ошеломленные, в замешательстве смотрели друг на друга, с трудом переводя дыхание.
– Я… – начал он и протянул ей руку. Затем, бросив взгляд на экипаж, медленно приближающийся к ним, тряхнул головой и спрыгнул с двуколки.
Через некоторое время он выправил коляску и вывел лошадь на дорогу. Джем снова взобрался на козлы и повернулся к Клавдии. Глаза ее все еще были широко раскрыты, взгляд блуждал.
– Похоже, я снова должен извиниться. – Голос его дрожал. – Обычно я не столь подвержен женским чарам. Мне нечем оправдать себя за то, что произошло, кроме, может быть, не совсем обычных обстоятельств.
– Ваши извинения приняты, милорд. – Клавдия обнаружила, что ей очень трудно справиться с собственным голосом. – Мы оба сегодня много пережили. Тем не менее, подобное не должно повториться. А теперь, – продолжила она, призывая на помощь все свое самообладание, – нам, пожалуй, лучше продолжить наш путь.
Джем какое-то время не отводил от нее взгляда, прежде чем ответить:
– Да, это больше не повторится. – Он натянул поводья, и коляска быстро покатилась вперед.
Когда они добрались до Рейвенкрофта, было уже почти одиннадцать часов, но было еще достаточно светло, и они без труда проехали в каменные ворота. Последнюю часть пути они беседовали как бы ни о чем, перескакивая с одного на другое. Клавдия была в полном изнеможении от тех усилий, которые ей приходилось прилагать для ее поддержания.
Лукас подбежал к коляске, как только они подъехали к каретному двору, и помог Клавдии сойти.
– Благодарю вас, Дженуари, – отчетливо произнесла она. – Сейчас я отправлюсь к себе, но увижу вас завтра утром, и мы обсудим наши планы на завтра.
Джем поклонился и, захватив свертки с покупками, которые сделала Клавдия, проследовал за ней в дом на почтительном расстоянии, пообещав Лукасу немедленно вернуться и помочь поставить лошадь в конюшню.
Добравшись до комнаты, Клавдия, не раздеваясь, бессильно упала на кровать и лежала так, глядя в потолок. Господи, что с ней? Почему она буквально тает от прикосновения этого злосчастного человека? Ради Бога, она же не влюбленная школьница, а опытная женщина! Ну, может быть, не такая уж и опытная, но по крайней мере не сама невинность и наивность. Она очень хорошо знала, чего хотят мужчины от женщин, и отнюдь не собиралась потакать низменным инстинктам милорда. Так же как и своим. Если лорд Гленрейвен думает, что приобрел одновременно и любовницу, и управляющего конюшнями, то он сильно ошибается.