Возвращение Мастера и Маргариты
Шрифт:
– И я отдам, – Жостов прикрыл ладонью глаза. – Сталин – добрый человек.
– А теперь, будь любезен, сунь эту алюминиевую трубку в ящик стола и сделай выдох. Потеснись, комиссар, – Гнусарий превратился в тяжелое черное облачко и это облачно вместе с дымом папиросы вдохнул Николай Игнатьевич."
Глава 32
Новый год для россиянина – что пиршественный стол для бедолаги, страдающего тяжкими хроническими заболеваниями. Заболевания, тихо тлеющие при скудном рационе диет и прочих
Но вот остается позади незримый порог, время переваливает через опасную черту, а вместе с ним и страна. Вскоре оказывается, что пациент скорее жив, чем мертв, что глава государства не подал в отставку, не загремел в ЦКБ, как ожидалось, а благополучно отметил праздник в кругу семьи и подмосковной природы.
Эта новогодняя ночь прошла не столь гладко. В Москве оказалось не мало людей, ставших причиной странных происшествий.
Отправившаяся на прогулку троица устроилась на черепичном коньке своего флигелька. Шарль был все в том же парчовом пиджаке, кривоногий Амарелло в своем мундире и белых лосинах, Батон – в шерстяном обличие кота. Как явились из дома на крышу, так и сидели. Но никто из троицы не зяб на зимнем ветру. Снег облетал их стороной, словно скользя по невидимому куполу.
Дворик и переулки были белы, чисты и пустынны. Весело глядели в ночь окна цековской башни. Там сквозь шторы мелькали экраны телевизоров и светились разноцветные огни елок – устраивали свой маленький праздник заключенные в коробках квартир люди. При желании стены становились прозрачными, дома превращались в пестрые пчелиные ульи из которых выплывал, увеличиваясь в масштабе, отдельный интересующий объект. Причем, не зависимо от того, на каком расстоянии от крыши флигелька он находился – хоть в Карибском бассейне.
Задумав поразвлечься, роландовская свита наметила адреса знакомых по текущей прессе лиц. Этими лицами, что вполне понятно, оказались лица государственные, примелькавшиеся, праздновавшие Новый год в загородных резиденциях. Одни – в одних, другие – в других, третьи – в третьих. Показатели комфортности проживания госдеятелей и личные симпатии членов свиты зачастую оказывались обманчивыми. Не все жили согласно доходам, а доходы – явные и скрытые – далеко не всегда соответствовали занимаемой должности и популярности лидера.
Смешливого Батона больше всего тянуло к энергичному политику, бодро выкрикивающему лозунги, в том числе малопонятные и мало приличные в кругу супруги и печального сына.
– Душить их надо, душить! Однозначно! Все отобрать и поделить! Поровну среди своих. Никаких привилегий чужим, блин! – размышлял он вслух, откушивая иноземные деликатесы.
– Котов душить призывает! – взволновался Батон, наблюдавший за жилищем кудрявого.
– Он сумасшедший. У меня есть справка, – заступился Шарль и действительно предъявил бланк с печатями и штемпелями, на котором выделялось непонятное определение "вялотекущая паранойя".
– Я хочу к президенту. Люблю президентов, – канючил Амарелло сверкая праздничным люминисцентным бельмом.
– Э-э… старик. Экселенц сказал – без глупостей. Кеннеди – это не умно. И Линкольн тоже. Постреляют тут без тебя. – У Шарля все еще, несмотря на починенное пенсне, было гнусное настроение.
– Если к президенту нельзя, хочу к бородавчатому. И к рябому, упортвовал Амарелло.
– Зациклился на политике, – присвистнул кот, отчего снег полетел с веток ясеней и во дворике образовалась метель. – Давайте так: всем раздадим поровну, как советовал кудрявый. Да и лысый, что в Мавзолее отдыхает. Но только по списку. Провернем все быстренько и пройдемся по бабам.
– А и правда, хрен с ними, с политиками, – махнул рукой Шарль. – Кого они здесь колышет?
– Голосуем за блиц–программу "шестьсот секунд". Все за, – шустро свернул прения Батон. – Внимание – пуск!
Тут же в разных концах Москвы и даже в пригороде, в жилищах, оборудованных драгоценной импортной вечной сантехникой, заурчало в трубах и донеслась к праздничному столу невообразимая даже для привокзального российского сортира вонь.
– Глянь, откуда тянет, – прервал кудрявый свои парламентские речи прямым обращение к жене. – Всех надо сажать. В вагоны и на Колыму! Пусть параши чистят, демократы гребаные.
– Вова! – взвизгнула в туалете женщина и, изменившись лицом, выскочила в коридор. Вслед за ней по дубовому паркету двигалась вулканическая масса фекалийного содержания.
Вызванная пострадавшими "Техпомощь" явилась не быстро.
– Ну что, засрались? – недовольно потянул носом прямо с порога специалист с кольцами толстой проволоки на плече. Лицо у него было открытое, мужественное, русское, как на плакатах, зовущих молодежь в Сибирь. И сам он был решительный, крепкий – из тех, кому по расчетам кудрявого, предстояло осуществлять его программу в действии.
– Тросов на вас не напасешься. По будням – на службе, в праздники дома. И все за свое – по уши в дерьме.
Шмякая сапогами в зловонной жиже, хмурый пролетарий двинулся к месту аварии. Оттуда донеслось гневное:
– Чего документы в сортир ложите? Во, говнюки! – показал он напарнику ком извлеченных из унитаза бланков с цветными портретами кудрявого.
– Заткни хайло! Я – представитель власти! – не щадя красного пиджака налетел с кулаками на испачкавшегося специалиста политик.
– Тем более. Пошел на хер, убийца, – с необоснованной яростью парировал рабочий, пренебрегая дракой. Широко размахивая своей проволокой, он со знанием дела шуровал ею в унитазе. Итальянский кафель, германские полотенца, зеркала и флакончики знаменитых во всем мире фирм щедро покрывались знаками справедливого возмездия.
Аналогичные инциденты произошли и у политических оппонентов кудрявого, о чем он не знал. Каждый полагал, что неприятности коснулись лишь его одного во время мирных возлияний, смакования домашнего пирога со стерлядью, умной беседы или десерта с интимом.