Возвращение на родину
Шрифт:
Тут господин Жан заговорил:
— Друзья мои, не меняйте своих планов! Завтра вы должны были ехать во Францию, так езжайте. Ни минуты не оставайтесь в этой стране. Я с матерью думал удалиться в какой-нибудь уголок за пределами Германии… Теперь это невозможно. Наталис, вы увезете свою сестру с собою…
— Жан, я останусь в Бельцингене!.. — воскликнула Ирма. — Я не покину вашей матери!
— Но это невозможно…
— Мы тоже останемся! — заявила Марта.
— Нет! — произнесла госпожа Келлер, стряхнув с себя оцепенение. — Вы все поезжайте. А я останусь! Мне нечего бояться пруссаков!.. Я ведь немка!..
И она направилась к двери, словно ее присутствие могло оскорбить нас.
— Мама!.. — вскричал, бросившись к ней, господин Жан.
— Что ты хочешь, сын мой?
— Я хочу… — отвечал Жан, — я хочу, чтобы ты тоже уехала! Я хочу, чтобы ты отправилась вместе с ними во Францию, на свою родину! А я — солдат! Полк мой может быть со дня на день переведен в другое место!.. Тогда ты останешься здесь одна, совершенно одна, а этого не должно случиться…
— Я останусь, сын мой!.. Останусь… раз ты уже не можешь сопровождать меня.
— А если я покину Бельцинген?.. — возразил господин Жан, схватив мать за руку.
— Я последую за тобою, Жан!.. — Это было сказано таким решительным тоном, что господин Жан замолчал. Сейчас было не время спорить с госпожой Келлер. Позднее, завтра, он поговорит с матерью и постарается внушить ей более трезвый взгляд на вещи. Разве может женщина сопровождать армию в походе? Какие только опасности не будут ее подстерегать! Но, повторяю, в данную минуту перечить не следовало. Она потом сама поразмыслит хорошенько и позволит переубедить себя.
Пребывая во власти сильнейших переживаний, мы разошлись. Госпожа Келлер даже не поцеловала барышню Марту, которую еще час назад называла своей дочерью! Я вернулся к себе в комнату. Спать не лег. Да разве мог бы я уснуть? Я даже забыл думать о нашем отъезде. А ведь надо было, чтобы он состоялся в намеченный срок. Думал же я только о Жане Келлере, которого зачислили в этот самый полк и, возможно, даже под команду лейтенанта Франца! В моем воображении рисовались картины грубого произвола со стороны этого офицера. Как-то снесет все это господин Жан? А придется сносить!.. Ведь он будет солдатом!.. Он больше не сможет ни лишнего слова сказать, ни лишнего жеста сделать!.. Над ним будет довлеть беспощадная прусская дисциплина!.. Это ужасно!
«Солдатом? Нет, он пока еще не солдат, — говорил я себе. — Он станет солдатом только завтра, когда займет свое место в полковых рядах. А до тех пор он сам себе хозяин!»
Рассуждая таким образом, я дошел до невероятных мыслей, а вернее — до бессмыслицы! От этих мыслей кровь ударила мне в голову! Меня совсем занесло!
«Да, — повторял я себе, — завтра в одиннадцать часов он явится в свой полк, он сделается солдатом!.. А до тех пор он имеет право драться с этим Францем!.. И он убьет его!.. Нужно, чтобы он убил его, иначе потом у лейтенанта будет слишком много возможностей отомстить ему!..»
Какую ночь я провел! Да! Злейшему врагу не пожелаю такой ночи!
Около трех часов я, не раздеваясь, повалился на кровать. В пять я уже встал и тихонько подошел к дверям спальни господина Жана.
Он тоже поднялся. Я затаил дыхание. Прислушался. Мне послышалось, что господин Жан пишет. Вероятно, какие-нибудь последние распоряжения на случай, если дуэль явится для него роковой! Иногда он делал два-три шага по комнате, потом снова садился, и перо опять начинало скрипеть. В доме не было слышно никаких других звуков.
Мне не хотелось тревожить господина Жана, и я вернулся к себе в комнату, а в шесть часов вышел и спустился на улицу.
Весть о призыве в армию уже распространилась по городу.
Она произвела необычайное впечатление. Эта мера касалась почти всех молодых людей Бельцингена, и, должен сказать, судя по моим наблюдениям, она была принята со всеобщим неудовольствием. Как ни говори, тяжело, ведь в семьях к этому оказались совершенно не готовы. Никто ничего подобного не ожидал. Через какие-то считанные часы новобранцам предстояло отправиться с ружьем на плече и ранцем за спиною.
Я сделал не одну сотню шагов перед домом. Условлено было, что господин Жан и я около восьми зайдем за господином де Лоране, чтобы затем вместе с ним отправиться на место поединка. Если бы господин де Лоране сам зашел за нами, это возбудило бы подозрения.
Я прождал до половины восьмого. Господин Жан все еще не спускался вниз. Госпожа Келлер также еще не появлялась в гостиной первого этажа.
В эту самую минуту ко мне подошла Ирма.
— Что делает господин Жан? — спросил я ее.
— Я его не видела, — ответила она. — Но он, должно быть, еще не выходил. Может, ты бы взглянул…
— Не стоит, Ирма, я слышал его шаги в комнате!
И мы с ней стали разговаривать, но не о дуэли (сестра, должно быть, не знала о ней), а о серьезном положении, которое создавал для Жана Келлера приказ о его зачислении в полк. Ирма была в отчаянии, а сердце ее разрывалось при мысли о разлуке со своей хозяйкой при подобных обстоятельствах.
На верхнем этаже послышался легкий шум. Сестра сходила туда и вернулась сказать мне, что господин Жан сейчас у матери.
Вполне понятно. Он пожелал обнять и поцеловать ее, как обычно по утрам. И наверняка подумал: быть может, это его последнее прости, его последний поцелуй.
Около восьми часов на лестнице послышались шаги, и на пороге дома появился господин Жан.
Ирма как раз ушла. Господин Жан подошел и протянул мне руку.
— Господин Жан, — сказал я ему, — уже восемь часов, нам пора идти…
Он лишь кивнул в ответ головой, словно ему было слишком тяжело говорить. Пора было идти за господином де Лоране. Итак, мы стали подниматься вверх по улице и прошли шагов примерно триста, когда перед господином Жаном неожиданно вырос солдат лейб-полка.