Возвращение Остапа Крымова
Шрифт:
В среду Крымов уже вернулся из Днепропетровска. Договор в банке «Восток» был подписан без особых осложнений. Гарантия «Банкирского дома Пеленгасова» имела в «Востоке» вес, не потому, что сам банк Бориса Михайловича пользовался крепкой репутацией. Просто днепропетровский банк владел некоторыми активами харьковского банка, и гарантия последнего давала право на распоряжение ими в случае возможных осложнений.
Крымов оставил у начальника кредитного отдела «Востока» все документы и подписал договор, по которому банк за относительно высокий процент по кредитной линии обязался произвести оплату по первому требованию в течение двадцати четырех часов с момента заказа суммы.
В среду вечером все было готово. Обстоятельства складывались пока настолько удачно, что Остап сплюнул через левое плечо, постучал по дереву и приколол к майке булавку. Поначалу ему казалось, что придется отложить все до следующей пятницы. Но поднаторевший в делах Жора, скрупулезный Нильский и вездесущий Быкадоров уложились в срок со сворачиванием предприятия. К среде, как и обещал Костомаров, на депозитном счете концерна «РИО» в банке Пеленгасова находилась сумма в один миллион долларов в национальной валюте.
Подводя окончательные итоги в среду вечером, сгрудившись вокруг стола, компаньоны ознакомились с расчетами Нильского и Костомарова относительно того, каковы были слагаемые этого миллиона.
Если выкинуть незначительные поступления в начале «Великого суконного пути», то картина выглядела так. «Политика» принесла скромные восемьдесят три тысячи; страсть харьковчан к дворянским титулам всего потянула на девяносто шесть тысяч; телефонная справка за вычетом расходов на канадскую фирму принесла триста тысяч долларов; мобильная бесплатная связь принесла в кассу концерна восемьдесят тысяч. Христиане Новой Эры пополнили сумму на пятьдесят тысяч. И, наконец, издание бессмертных романов коллективно-конвейерного производства под сенью «Золотого Пегаса» принесло триста тридцать тысяч долларов. Окончательный доход в общую копилку был дополнен продажей мебели, оборудования, «Солидарности-18» и сверхприбыльного справочного бизнеса, что вместе дало ни много, ни мало сто сорок тысяч долларов. Оставив в резерве несколько тысяч, Остап дал команду Костомарову переводить круглый капиталец в пеленгасовский банк.
Осмотрев торжественным взглядом гвардейский костяк концерна, Остап еще раз напомнил соратникам детали диспозиции на четверг.
Завтра придется считать время по минутам. Строжайшая дисциплина, пунктуальность и никакой самодеятельности. Все должно быть предельно четко, ничего нельзя упустить, — говорил Остап очень серьезным голосом, который был ему даже не свойствен. — Вика, очень много зависит от твоего своевременного звонка в пятнадцать тридцать в пятницу. Вероятно, мы в это время будем лететь в вертолете. Жора, не забудьте зарядить сотовые телефоны.
Остап чеканил слова как увесистые монеты.
Еще раз. Я и Нильский в четверг в двенадцать часов заказываем Пеленгасову на пятницу всю сумму для проплаты по контракту. Мы подписываем соглашение по расторжению депозита и уплате неустойки, а также штрафные санкции в случае неуплаты банком в срок по нашему требованию. Затем в этот же день мы переезжаем в Днепропетровск, заказываем на пятницу точно такую же сумму и оставляем платежное поручение, не подписанное директором, то есть мною. Запомните, это очень важная деталь. С одной стороны, платежка есть, на ней будет стоять число и сумма. И эти данные, по всей видимости, станут сразу известны Пеленгасову. С другой стороны, платежное поручение станет настоящим документом только после моей подписи. С одной подписью бухгалтера оно недействительно. Я должен присутствовать везде. По малейшим деталям поведения уполномоченных лиц и начальства я буду судить о том, как разворачивается план.
А по каким признакам? — поинтересовалась Вика.
Ну, это очень просто для любого человека, знакомого с психологией и человеческой натурой, — ответил Остап. — Любые движения рук, губ, бровей, любые позы и манера говорить скажут мне о человеке все, что нужно. Именно поэтому везде придется мне быть самому. Ты, Вика, останешься за старшую здесь в мое отсутствие. Связь будем держать по сотовым телефонам. Кстати, они бесплатные?
Нет, маэстро, не успели перекодировать, — виновато сконфузился Жора.
Эх, Пятница, сапожник без сапог, — пожурил его Остап. — Ну, может, это и к лучшему, поставим себе дополнительный плюс за честность.
Слово попросил Нильский.
Остап Семенович, я хотел поговорить насчет плана эвакуации. Ведь я понимаю так, что в понедельник нас будут искать много самых разных людей.
Об этом поговорим в пятницу, — отрезал Крымов. — Не будем торопить события, это плохая примета. Единственное — позаботьтесь заранее, чтобы не осталось никаких документов по «Великому пути». Вы, Сан Саныч, как человек, битый жизнью, надеюсь, распорядитесь обо всем должным образом.
Все готово уже, — отрапортовал Нильский. — Все сожжено на заднем дворе. Остались только документы по металлу и кредиту.
Это беречь, как зеницу ока, — строго сказал Остап и почему-то погрозил пальцем в сторону Жоры.
Этой ночью…
В три часа пополуночи, как обычно, он проснулся. Организм работал как часы. Это было традиционное время ночной малой нужды. Зайдя в совмещенный санузел, он зажег свет и подошел к зеркалу. На него взглянуло знакомое уже сорок пять лет помятое взъерошенное лицо. Он поморщился.
«Ну и рожу приобретает человек с годами. Я бы в законодательном порядке запретил гражданам старше тридцати лет смотреть на свое отражение по ночам и после сна. Тут и без того жизнь такая, что хоть в петлю лезь».
Он поскреб щетину на подбородке. В желудке заворочалась начинающаяся боль. Это напомнил о себе хронический гастрит. Он тихонько выругался. На полочке рядом с зубными щетками и пастой стоял его желудочный порошок. Он потянулся за ним и вдруг оторопело замер. Он отчетливо увидел, что в то время, когда его рука взялась за пузырек с лекарством, рука в зеркале, то есть ее отражение, взялась за тюбик с зубной пастой. Эта ошибка длилась секунду. Затем рука в зеркале молниеносным движением перескочила на пузырек. Не в силах пошевелиться, он замер, глядя на свое отражение. Как и его рука, оно было недвижимо. Он медленно поднял глаза и посмотрел на отражение своего лица. На него смотрели серые напряженные глаза. Это было его лицо. Но что-то в нем было не так, как всегда. Оно производило впечатление внешней оболочки, внутрь которой забрался кто-то другой. Окаменев, как истукан, он смотрел на свое отражение, и чем дольше, тем больше в нем нарастала паника. На него смотрели его, но одновременно и чужие глаза, застывшие от непонятного напряжения, как будто глаза застигнутого врасплох существа. Эти зрачки, злые и внимательные, были готовы к любому подвоху с его стороны. Прошло несколько минут непрерывного противостояния взглядов. Каждая деталь его лица отчетливо, как увеличенная лупой, обозначилась перед ним. Он с ужасом обнаружил на нем то, чего никогда не видел раньше. Несколько незнакомых морщинок под глазами, мелкая гемангиома на губе, сеточка тончайших синих и красных венок на носу.
«Это не мое лицо. Во всяком случае, глаза — так точно».
Зеркало было зло само на себя. Непростительная халатность. Подобные ошибки случались и раньше, но не такие явные и очевидные. Ну, бывали некоторые заметные запаздывания с движениями, случались цветовые несовпадения, но такой промах, как сегодня, — это ЧП. Человек был явно напуган, но и само зеркало не знало, как выпутываться из сложившейся ситуации. Оно было напряжено и настороженно, и само понимало, что этим самым только усугубляет ситуацию. Слишком очевидным становилось противостояние человека и его отражения. Зеркало сконцентрировалось, готовое к любому подвоху. Человек напряженно вглядывался в него, не предпринимая никаких резких движений. Больше всего зеркало боялось именно этого неподвижного изучающего взгляда. Уж лучше бы человек начал делать резкие движения, строить гримасы, хватать невпопад разные предметы. Зеркало будет внимательным и не допустит больше запаздывания более, чем на тысячную долю секунды. Но только не этот неподвижный взгляд, полный напряжения и страха.