Возвращение росомахи. Сборник
Шрифт:
Росомаха поскакала дальше: где-нибудь и ей повезёт. Точно – вон матёрый беляк на молодой травке кормится. Пышка под прикрытием поваленной лесины подкралась почти вплотную. Косой, поняв, что бежать поздно, не растерялся: опрокинулся на спину и, выставив вперёд лапы, замахал ими часто-часто. Налётчица отпрянула: не хотелось морду под когти подставлять. Заяц тем временем вскочил и отбежал на безопасное расстояние. Опять неудача!
Тщательно процеживая носом воздух, а он у росомах чует в лесу намного дальше, чем видят глаза, Пышка выхватила наконец аппетитный запах. Читая на ходу всё более густеющие воздушные послания и рассматривая встречающиеся следы, она шаг за шагом восстанавливала картину недавней
Вот тут несколько косуль, а следом и серый перебежали через ключ. Волк долго гнал одну из них по тропе. А вон из тех кустов уже сильно пахнет кровью. Точно! Тут он её и зарезал. Волк здоровый: добычу не по земле волок, а закинул на спину. Куда же он унёс её? Пышка принюхалась. Запашистые струйки тянулись из кедрача.
Росомаха прильнула к траве и пошла, осторожно переставляя полусогнутые лапы: вдруг серый ещё там. «Сколько мяса, сколько мяса!» – подстрекательски трещала с осины сорока. Вот и выходной след. Совсем свежий. Стало быть, ушёл. По всей видимости, попить после обильной трапезы. Надо поторапливаться!
Увидев росомаху, терзающую его добычу, волк пришёл в бешенство и с ходу атаковал воровку. Но та не стушевалась: обнажив желтоватые клыки, с медвежьим рёвом сама ринулась навстречу. Серый оторопел от такой наглости и едва увернулся от просвистевшей перед мордой когтистой пятерни. Росомаха, сделав сальто через голову, всё же сумела полоснуть его брюхо длинными когтями снизу.
На отчаянные вопли товарища примчалась пара волков. Они решили проучить нахалку. Поодиночке серые не рисковали связываться с росомахой: низкая болевая чувствительность и хорошая реакция позволяли той драться отчаянно и с невероятным упорством. А сообща был шанс преподать дерзкой вонючке отменную трёпку. Но и тут у них ничего не вышло – росомаха взобралась на дерево и, не проявляя ни малейшего беспокойства, дожидалась, пока стае надоест караулить её.
Глава 4
Верхи. Отец Сергий
Село Верхи вытянулось тремя улицами вдоль берега озера, занимающего большую часть межгорной котловины. В центре – площадь. На ней с одной стороны двухэтажное здание бывшей конторы леспромхоза, с другой – школа с пришкольным участком. Основали Верхи при Екатерине Великой казаки и крестьяне, бежавшие сюда от расправы после подавления пугачёвского бунта. Топкие мари и дремучие леса, окружающие обширный, отдельно стоящий горный массив, надёжно ограждали беглый люд от царских властей. Сейчас с большаком село связывала семидесятикилометровая лесовозная дорога, по-змеиному вихляющая по сосновым гривам и марям. До середины девяностых годов XX века здесь, наряду с госпромхозом, был крупный леспромхоз. Могучие Уралы и КрАЗы за год вывозили по зимнику до миллиона кубометров первосортной древесины.
В то время в посёлке действовала школа-десятилетка, клуб с инструментальным ансамблем и художественной самодеятельностью, почта, два магазина. Но пришли иные времена, и леспромхоз как-то незаметно умер: вывозить многометровые хлысты мачтового леса стало невыгодно, а пригодная для сплава речка текла, минуя жилые края, прямо к студёному морю-океану. Клуб закрыли. Вместо трёхсот дворов осталось полторы сотни. Слава богу, что школу сохранили, правда, стала она восьмилеткой. Госпромхоз пока держался. И мужики продолжали, как испокон веку в тутошних краях, промышлять пушнину, бить на мясо зверя, ловить, вялить рыбу, подсачивать смолу у вековых сосен, вываривать пихтовое масло.
Связь с миром поддерживала автолавка. Два раза в месяц из города приезжал на вездеходе ГАЗ-66 экспедитор Семён Львович, лысоватый, рыхлый мужчина неопределённого возраста. За не сходящую с округлого лица услужливую улыбку селяне прозвали его Подковой.
Приезда автолавки все, особенно дети, ждали, как праздника. К обеду собирались
Помимо ходового товара Семён Львович доставлял почту, газеты, пенсию, солярку для дизельной электростанции. А в город увозил ягоды, кедровые орехи, сушеные грибы, пихтовое масло. Зимой их сменяли мороженое мясо и дичь, в основном рябчики, куропатки, а также масло и творог.
Оставшись без работы, народ перешёл на самообеспечение. Стали сажать больше картошки, капусты, держать скотину, коз на шерсть; всё лето и осень заготавливали дары тайги. Кто не ленился – жил в достатке. Особенно выгодно оказалось собирать на продажу клюкву и бруснику: не портится и цена хорошая. Некоторые семьи за сезон до полутонны сдавали.
Подкова приторговывал и водкой, но на общем сходе ввели на её продажу запрет. Случилось это после того, как бывшие лесорубы, отмечая в конце зимы пятидесятилетие своего бригадира Игната, перепившись, стали выяснять отношения. Вальщик Герасим вспомнил, что Игнат когда-то лишил его премии за поломку мотопилы «Дружба». Словесная перепалка переросла в драку. Рассвирепевший Герасим схватил стоявший у печи топор и профессиональным ударом развалил обидчику череп. Придя домой, всю ночь пил, дико орал. Жена с детьми, опасаясь за жизнь, убежала к свекрови. То ли от курева, то ли от упавшей свечки, рубленный из смолистого кедра дом Герасима под утро полыхнул. Жар внутри был такой, что когда дотлели последние угли, то и костей не нашли – один пепел. Не знали, что и хоронить. Слава богу, ветра не было, а то и вся улица выгорела бы.
Эта трагедия потрясла селян: «Дожили! Куда катимся?!» Собравшиеся на пепелище бабы голосили во весь голос:
– Двух таких орлов ни за что ни про что потеряли! Две семьи враз осиротели!
– Допраздничались!
Валентина, жена зарубленного Игната, чуть ли не на каждого мужика кидалась:
– Кто теперь моих пацанов поднимать будет?! Вы?! Пропойцы проклятые!
Тогда и порешили: «Больше водку в село не завозить!»
Приехавший через неделю Подкова попытался втихаря продавать, но случайно увидевшая это Валентина пришла в бешенство и ястребом накинулась на Семёна Львовича:
– Ещё раз привезёшь, оболью твою колымагу бензином и спалю!
Подкова до того перепугался, что на её глазах вылил две поллитровки и побожился соблюдать решение схода.
Ещё бы! Доход с каждой поездки и без спиртного почти в два раза превышал расходы: за иные дары леса магазины и рестораны платили ему в три раза больше, чем он селянам.
Более того, после введения сухого закона он уговорил охотоведа Степана Ермиловича, уже второй год исполнявшего и обязанности директора госпромхоза, закрепить за ним примыкающий к дороге на Верхи большой, почти в триста квадратных километров, промысловый участок. Местные охотники давно забросили его из-за удалённости. Для Подковы же он был очень удобен – так и так каждый раз проезжал мимо, да и горы там были не такие крутые, как на остальных участках.
В селе на взгорке стояла обветшавшая церковь, построенная в середине 19 века. Во времена леспромхоза её использовали в качестве склада и за зданием худо-бедно следили. А когда леспромхоз закрыли, она быстро пришла в запустение.
Весной, накануне Страстной недели, бабке Екатерине приснился сгоревший сын Герасим. Был он весь в чёрном: «Матушка, неприютно мне здесь, помолись за меня. Испроси у Господа искупления греха моего смертного». Женщина проснулась. Обливаясь слезами, она бухнулась на колени и до утра молилась перед образами. А подоив и выгнав в стадо корову, пошла к подругам. Рассказала про сон. Обсудив его, они сговорились перед Пасхой в Чистый четверг прибрать церковь и помолиться там вместе.