Возвращение русской гейши
Шрифт:
Через какое-то время мы выпили шампанское и полностью расслабились. Тим без конца рассказывал анекдоты, зачастую крайне неприличные, и случаи из жизни коллег-стриптизеров. Увидев, что Инга смотрит на него весьма недвусмысленно и он периодически тоже посматривает на нее с аналогичным выражением, я решила выйти в тамбур.
— Пойду, подышу с часок, — сказала я и покинула купе.
И тут же услышала, как щелкнул замок.
«Н-да, — скептически подумала я, но на душе стало грустно. — Хорошо, что утром уже приедем. К тому же одно место свободно. Может, кто-нибудь
Но до Москвы мы ехали в одиночестве. Как потом выяснилось, Инга выкупила свободное место, чтобы нам никто не мешал.
Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:
Внутри вас нет ни радости, ни печали. Они приходят извне. Когда радость или печаль заканчиваются, улыбка или скорбь сходят с вашего лица, и оно становится совершенно обычным. Люди склонны видеть лишь различия и не видят за ними постоянства. Человек, который знает постоянство невозмутимости, легко следует изменениям. Если бы радость и печаль проникали глубоко, они были бы неизменными. Однако они приходят и уходят неожиданно. Все эмоции мимолетны. Однако наш подлинный ум отражает их, как зеркало. Если в сознании преобладают отражения, вы имеете дело с мимолетным. Если же сознание становится чистым, подобно зеркалу, вы прикасаетесь к неизменному.
Такуан Сохо
Прошла неделя после моего возвращения, и мне уже казалось, что я никуда не уезжала. Начало июля в Москве было дождливым и прохладным. Я почти все время проводила в агентстве. Сакура поехала в отпуск в свой родной Питер, и мы активно занимались с Идзуми. К тому же, к моему удивлению, заказы на присутствие гейш на вечеринках продолжали поступать. Интенсивность наших выступлений была почти такой же, как и в сезон с осени до лета.
Лиза вела дела аккуратно и со всем прекрасно справлялась. Мы отпустили и Злату на две недели.
— Как там поживает Павел Николаевич? — как-то вечером спросила я Лизу. — Что-то он к нам и не заглядывает.
Она оторвалась от монитора и вскинула на меня глаза с лукавым выражением.
— Отпуск взял после больничного, — ответила она. — В загородном особняке отлеживается.
— Замечательно, — сказала я. — Расстаться еще не надумали?
— Упертая ты, Танюха! — рассмеялась Лиза. — Мы сейчас вообще никогда не расстанемся, — серьезно добавила она после паузы. — И только смерть разлучит нас!
— Это еще почему? — испугалась я.
— Он же стал рабом Григорием!
— Это еще кто? — спросила я, недовольно глядя на раскрасневшееся лицо Лизы.
— Игра такая у нас новая, — объяснила она и зачем-то вновь посмотрела в монитор. — Иди сюда, прочитай, — предложила Лиза.
Я, недоумевая, подошла и увидела на мониторе открывшийся текст. Вот что он гласил:
«Договор между г-жой Вандой фон Дунаевой и г-ном Северином фон Кузимским.
От сего числа г-н Северин фон Кузимский перестает считаться
В качестве раба г-жи Дунаевой он должен носить имя Григорий, беспрекословно исполнять всякое ее желание, повиноваться всякому ее приказанию, держаться со своей госпожой как подчиненный, смотреть на всякий знак ее благосклонности, как на чрезвычайную милость.
Г-жа Дунаева не только вправе наказывать своего раба за малейшее упущение или проступок по собственному усмотрению, но и мучить его по первой своей прихоти или просто для развлечения, как только ей вздумается, — словом, он ее неограниченная собственность…»
— Что это такое, Лизавета?! — сурово спросила я, когда закончила читать.
— Это литературный шедевр, повесть «Венера в мехах» Леопольда фон Захер-Мазоха, — сказала Лиза, сделав невинные глаза.
И тут же прыснула.
— Только мой раб решил претворить эту историю в жизнь. Тем более он уверяет, что Захер-Мазох составил такой договор на самом деле, и его жена подписала. И по их примеру Павел Николаевич тоже составил аналогичную бумагу, только проставил наши имена. Его хороший знакомый, нотариус, оформил и узаконил печатью. Так что все серьезно!
— Кошмар! — не выдержала я.
— Он сказал, что если вдруг я его забью до смерти, то эта бумага послужит мне оправданием, — добавила Лиза и звонко расхохоталась. Но, увидев мое взволнованное лицо, тут же быстро проговорила: — Успокойся, не собираюсь я никого убивать. Но если ему нравится думать, что я на это способна, то пусть тешится!
Лиза вышла из-за стола и подошла ко мне.
— Чайку? — спросила она, ласково заглядывая мне в глаза. — Я тут по твоему настоянию изучала основы чайной церемонии. Ох, и сложная штука оказалась! Просто так не сотворишь!
— Еще бы! — усмехнулась я, покидая приемную и направляясь в комнату для репетиций.
Я решила успокоиться и пока не обсуждать ее взаимоотношения с Павлом Николаевичем.
Лиза шла за мной.
— К тому же необходим хотя бы маленький садик. В репетиционную есть вход со двора, помнишь? — быстро говорила она.
— Но ведь там тупик и настоящая свалка, — повернулась я к ней. — Мы той дверью никогда и не пользуемся!
— Можно все расчистить и огородить какой-нибудь красивой решеткой.
— Надо подумать, — ответила я, заходя в комнату и обозревая ее пустое пространство.
Потом подошла к запасному выходу и с трудом открыла замок. Толкнув дверь, раскрыла ее и выглянула на улицу. Густые развесистые кусты сирени порадовали меня, но кучи мусора возле них и запах явного общественного туалета заставили поморщиться. Облезлый худой кот выбрался из-под кучи старых обломанных досок, наваленных возле высокой каменной ограды, и с опасливым любопытством посмотрел на меня.
— У нас есть колбаса? — спросила я, поворачиваясь к Лизе, выглядывающей из-за моего плеча.