Возвращение седьмого авианосца
Шрифт:
— Почему не заправлять прямо из корабельных цистерн.
— Слишком опасно, Кэтрин. А в этом случае пожар можно погасить.
— Выходит, Брент, авианосцы взрывоопасны.
— Очень. Они ведь не что иное, как плавучие склады топлива и вооружения.
Он поймал ее мимолетную улыбку, придавшую ее лицу жесткое выражение, заметил лихорадочный блеск в глазах. Брент беспокойно повернулся.
— Что случилось, Кэтрин?
— Так, ничего. — Не обращая внимания на взгляды таращившихся механиков, Кэтрин взяла Брента за руку и показала в сторону носа на деревянное строение. — Что это такое, черт возьми? — спросила она и потащила его туда.
— Храм.
Кэтрин указала на единственный вход, увенчанный доской с позолотой.
— Тории — ворота по дороге к храму. Вероятно, комбинация буддийского храма и синтоистского монастыря.
— Верно! — Брент кивнул в сторону цветочного орнамента по обеим сторонам входа. — Хризантемы.
— Конечно, Брент. Шестнадцатилепестковые, они символизируют императора.
— Пять для тебя, Кэтрин.
Она рассмеялась.
— Это место для честных японцев, а не для американских потаскух, — проскрипел сзади низкий голос.
Синхронно повернувшись, они увидели разъяренного лейтенанта Коноэ. Одетый в пятнисто-зеленый комбинезон механика крепыш пилот стоял перед «Зеро» со снятым капотом, открывающим четырнадцатицилиндровый «Сакаэ». Рокочущий голос заставил повернуться несколько десятков голов, и на огромной палубе воцарилась тишина, словно на нее лег холодный туман. Сотни глаз уставились на Брента, Кэтрин и Нобутаке Коноэ. Прошаркали резиновые подошвы, и вокруг троицы образовался молчаливый круг из летчиков и механиков, заполнивших пространство почти осязаемым ожиданием.
Губы Брента вытянулись в резкую линию, взгляд бледно-сапфировых глаз стал холодным и жестким, и он вновь почувствовал как раскаленные витки тугой пружины начинают распирать грудь, давить на ребра, учащать пульс, делать дыхание отрывистым. Его мозг внезапно превратился в компьютер, анализирующий стойку Коноэ, напоминавшего каменную глыбу, его сжатые кулаки, тяжелый подбородок, угрожающий взгляд. Его ноги были расставлены — левая чуть впереди, вес тела распределился между ними, сжатые кулаки бесконтрольно подергивались. Каждая составляющая поведения этого человека кричала слово «убийца». Брент тихо сказал:
— Если лейтенанту хочется скорее отправиться в храм Ясукуни, я буду счастлив открыть перед ним дверь.
— Мой спор с ней, — прорычал Коноэ, ткнув пальцем в девушку.
— Давай, давай, сукин ты сын, — прошипела Кэтрин, поднимая с палубы ломик. — Поговорим с тобой о равенстве полов.
Шорох удивления пронесся над толпой, и она сжалась плотнее.
Брент толкнул девушку в объятия одного пожилого старшины, приказав:
— Подержи-ка ее, старшина Симада. — Руки девушки были тут же крепко прижаты, ломик упал на палубу.
— Пусти меня!
— Тихо! — крикнул Брент. — Спор со мной, и он точно знает это. — И он кивнул в сторону Коноэ.
Зловещая усмешка расколола каменное лицо летчика.
— Пусть будет так, янки.
— Дело не в девушке, лейтенант, так ведь? А в бомбежке Токио, потопленном японском флоте, Хиросиме, Нагасаки…
И без этого узкие глаза летчика превратились в щелки, мерцавшие ненавистью.
— Ненавижу! Буду ненавидеть, энсин! Всегда!
— Месть сорока семи самураев.
— Конечно. Способ, которым вы мстили за Перл-Харбор.
— Тогда вперед, могучий самурай, улучши свою карму.
— Я буду драться с тобой, янки, твоим же оружием. На кулаках. А то, боюсь, ногой я убью тебя.
— Спасибо
Коноэ поднял руку, улыбаясь как человек, которого осенила идея всей жизни.
— Старшина Симада, — крикнул он, не сводя глаз с Брента. — Ломик между нами. — Его губы изогнулись, в голосе зазвучал яд сарказма. — Непостижимое восточное решение. Одно оружие — два человека. — Он засмеялся, и эхом отозвались смешки двух сотен человек. Оружие, брошенное старшиной, скользнуло и остановилось между противниками.
— Сейчас! — заорал Коноэ, прыгнув-еще до того, как американец сумел подготовиться. Ругаясь, Брент бросился вперед, но лейтенант одной рукой схватил оружие, а другой оттолкнул американца и, улыбаясь, легко вскочил на ноги.
Брент обрел равновесие и встал перед своим врагом.
— Этого следовало ожидать, — с горечью прошипел он.
— Как и вашего налета, испепелившего мою семью.
Посмеиваясь и поигрывая ломиком, медведь-японец взмахнул им вперед-назад. Смесь страха и ярости завязала живот Брента в тугой узел, заполнила его вены стремительным потоком крови, когда он, словно человек загипнотизированный коброй, смотрел на стальной прут.
Не менее двенадцати дюймов длиной, ломик внушал страх: один конец — изогнутый и раздвоенный, а другой — острый и плоский, как лезвие ножа. И ненормальный взгляд Коноэ. Только дикари могут пользоваться таким оружием, способным проломить человеческий череп, как яичную скорлупу, или вспороть живот, выпустив потоки крови и кишки его обладателя.
Коноэ перехватил ломик, взяв его как раз над изгибом, поигрывая им в руке, как бы взвешивая. Затем он двинулся вперед, уверенно ухмыляясь, выставив оружие и описывая круги его острым концом, как француз-дуэлянт шпагой. Брент отступил, чуть было не прозевав момент, когда японец нанес удар. Брент легко отпрыгнул в сторону, галдящая толпа отпрянула и вновь сомкнулась за ним. Но энсин находился в одиночестве — один на один со стальным острием, его взгляд постоянно блуждал, перемещаясь то на врага, то на его оружие. Молодому американцу часто доводилось применять свои кулаки, он выиграл схватку с двумя фанатиками мусульманами из «Саббаха» на улочке в Токио, был достаточно опытен и знал, что обращать внимание нужно на ноги, не обманываясь взглядом противника. Следя за движениями опорной левой ноги врага, Брент мог противостоять выпадам японца. Резкий шаг, замах — и быстрый удар. Американец ушел в сторону. Снова и снова стальной стержень, со свистом рассекая воздух, проходил в нескольких дюймах от Брента, но он предвидел удары и избегал смертоносного оружия стремительными прыжками в стороны. Толпа оживленно реагировала на происходящее.
Внезапно Коноэ надоела игра, и он схватил ломик обеими руками.
— Я убью тебя по-японски, — рявкнул он, поднимая стержень над головой в традиционной манере японских мастеров боя на мечах. Толпу охватил приступ возбуждения.
В некотором смысле смена тактики сработала в пользу американца. Японец теперь мог достать его на меньшем расстоянии. Но для него это была отточенная годами практика боя кендо и искусства фехтования. Брент сжал кулаки и следил за ногами Коноэ, когда тот приседал и раскачивался из стороны в сторону. С пугающей внезапностью японец бросился на Брента. По-крабьи рванув вперед, занеся ломик, словно меч палача над головой, лейтенант размахнулся со всей силы, стараясь быстро, как учат самураев, убить противника.