Шрифт:
В.Грачев, А.Кочетков
Возвращение "Семерки пик"
По утрам уцелевшая часть жилого отсека напоминала оранжерею. Сквозь трещины в белых панелях стен нахально пробивались цепкие зеленые стебли с почти прямоугольными листьями. Эти листья напоминали серебристые погоны парадной формы Космофлота, и, просыпаясь, Ломовой каждый раз вздрагивал. За ночь растения вырастали метра на полтора, и вместо зарядки их приходилось обрывать со стен целыми охапками. "Интересно, как они цветут? Рискнуть и оставить их в покое?
Взглянув на часы, он присвистнул и вскочил с постели. Восемь утра! Наскоро расправившись с лианоподобными квартирантами, взял с вечера приготовленный рюкзак и вышел из каюты. "Умываться и завтракать будем на месте".
Кратчайший путь к озеру проходил по бывшему внешнему кольцу. На что оно теперь было похоже! Покореженные листы металла и пластика, нанизанные на пробивающиеся снизу стволы чудовищной крапивы, обрывки силовых трасс, аккуратно завязанные узлами, как обыкновенный шпагат, сплющенные кольца иллюминаторов, в которые приветливо заглядывало нежно-салатовое небо Нирваны... "А чем, собственно, плохое название? Мне пока нравится, а спорить со мной здесь некому".
Еще две недели назад станция "Гелиос-2" представляла собой гигантский цветок - черный георгин - диаметром в пятьсот километров. Центральная часть - излучатель - была крохотной: километра полтора. Легко можно было представить, что сделалось с этим цветком: лепестки просто пообрывали, а чашечку с единственным пестиком - жилым отсеком - долго и старательно толкли в ступке, прежде чем бросить. "Бросить где?.. Скорее всего, изуродованный обломок станции обронили над каким-нибудь лужком Нирваны".
Особенно осторожно он пробирался через заграждения из лопнувшей стены коридора. Растений, как он давно понял, опасаться нечего. "А вот творения рук человеческих... Закон Ома, между прочим... Ток в электросети имелся бритву включай и брейся! Но откуда этот ток поступает?" Однако он ничего не предпринимал, чтобы в этом разобраться.
Он не выглядел голодающим. Его широкое лицо обрамляла золотисто-рыжая борода. Комбинезон был ветхий, но чистый - явно стиран, причем не без помощи бытового комбайна.
Возле проема с оплавленными краями он остановился и, оглядевшись, решил: здесь. Сунул в проем рюкзак, а затем, согнувшись, полез сам.
Оставалось выполнить лишь некоторые формальности - и "Здравствуй, Земля! Я твой навеки!"
Стас сидел в приемной и скучал.
– Кахановский! Зайдите в сектор кадров, - раздалось из динамика в форме вазы, торчащего посередине журнального столика. Вздрогнув от неожиданности, Стас в который раз отметил, что реанимация не прошла бесследно. Во всяком случае, для его нервов.
Сквозь голубое окно кабинета открывался великолепный вид на космопорт "Антарктида". В кабинете было двое. Знакомый еще по училищу начальник сектора кадров - добродушный пожилой мужчина, при появлении Кахановского смущенно кашлянул в кулак, извинился и вышел. С подтянутым моложавым майором Стас раньше не встречался.
Майор жестом пригласил его сесть и некоторое время расхаживал по просторному кабинету, заложив руки за спину и каждый раз взглядывая на Кахановского с новым выражением. Он словно размышлял, стоит ли начинать разговор вообще.
– Моя фамилия Рубцов, - наконец представился майор и достал портсигар. Выражение лица у него было такое, будто беседа уже закончилась.
Стас смотрел в окно, там стартовал орбитальный катер новой конструкции. "Чего они тянут? Маршевые пора на режим...", - раздосадованно думал он. Наконец незнакомый майор возник где-то между Стасом и запускающим двигатели катером и безразлично спросил:
– Скажите, Кахановский, а чем вы намерены теперь заниматься?
– Что вы можете мне предложить?
– язвительно осведомился Стас.
– Может быть, должность мусорщика?
"Какие они все раздражительные...", - про себя констатировал майор и спокойно сказал: - Вам прекрасно известно, что вы можете выбрать любую из десяти стоящих у вас в дипломе профессий, но только с поправкой на пункт "Б". Расчисткой колодцев на Марсе займутся другие.
– Покрепче здоровьем, да?
– Собственно, я хотел говорить с вами о Ломовом.
– Ах вот оно что, - Стас понял, кто этот майор.
– Извольте. Что вас интересует?
Майор уже сидел напротив Кахановского и в упор глядел на него своими светлыми глазами.
– Вы изменили отношение к Ломовому после катастрофы?
– быстро спросил майор.
– Ведь это сделал он...
– Вы уверены?
– Господи, да мы же были на станции вдвоем! Перед началом эксперимента Костя, ну, Ломовой, велел мне взять катер и отойти от борта. А потом подал всю энергию на излучатель и снял фокусировку. Очевидно, он не мог поступить иначе... Но сейчас-то зачем в этом копаться?!
Майор поднялся, подошел к окну и долго разглядывал, как прямо на глазах горелое пятно на бетоне, оставшееся после взлета катера, покрывается коркой льда.
"Вот народ, - думал он.
– Один ненормальный угробил себя и труд миллионов людей, а другой такой же готов его оправдать. Будто это я, а не Ломовой чуть не отправил его тогда на тот свет, - майор тяжело вздохнул. Самым чокнутым был, конечно, тот, кто додумался, что современный астронавт должен быть прежде всего яркой и обязательно эмоциональной личностью".
Сухарь Рубцов с детства безнадежно мечтал стать астронавтом.
– Послушайте, Кахановский, - произнес он, обернувшись к Стасу.
– Если у вас появятся какие-либо соображения по поводу того, что произошло на "Гелиосе-2", прошу немедленно связаться со мной.