ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША
Шрифт:
— Минутку, моя маленькая! Одну минутку! Когда они отошли подальше, он схватил Андре-Луи за руку и взмолился:
— Мы с вами будем сотрудничать. Это решено. Одолжите мне сто луи в счёт той прибыли, которая рано или поздно будет моей, и вы станете мне другом по гроб жизни.
— Дорогой Делонэ! — Мягкий упрёк в голосе Андре-Луи выдавал обиду по поводу сомнений депутата в его готовности помочь. Он вытащил из кармана пачку ассигнаций и вложил их в большую ладонь Делонэ. — Здесь три сотни. Отдадите, когда вам будет угодно.
Ошеломлённый этой несказанной щедростью, Делонэ поблагодарил благодетеля и пошёл ублажать капризную возлюбленную. Андре-Луи усмехнулся. Эта пачка ассигнаций уже послужила сегодня одному пропуском на гильотину, а теперь, вероятно, поспособствует такому же концу для другого. С этой мрачной мыслью он побрёл за бароном, который уже беседовал с Проли.
Де Бац оттащил игрока подальше от стола и от смуглолицего спутника. Они уединились в сторонке. Когда Андре-Луи подошёл, де Бац представил его собеседнику. Проли знал, что барон — роялистский агент, так же как и де Бац знал о шпионской деятельности Проли в пользу Австрии. Между ними давно установилось взаимопонимание, и Проли с полной откровенностью выложил всё, что ему было известно о братьях Фрей. Но его сведения мало что добавляли к тому, о чём барон уже знал.
Республиканские взгляды братьев были притворством чистой воды. Они приехали во Францию с единственной целью — утолить свою жажду денег. Впрочем, свою роль они играли отлично. Обоих Фреев хорошо знали в правительстве. С особым усердием братья обихаживали представителей Горы, приближённых к Робеспьеру, который, по мнению Проли, явно метил в диктаторы. Не только Шабо, но и Симон из Страсбурга, и Бентаболли целиком находились под влиянием Фреев, а министр Лебрен, бывший перед ними в долгу, оказывал им покровительство.
Де Бац был разочарован. Сведения оказались не слишком обнадёживающими. Но Андре-Луи не разделял его пессимизма.
— Этого вполне достаточно, чтобы с ними справиться. Мы знаем, что они лицемеры, а совесть лицемера уязвима не меньше проржавленных доспехов.
Проли представил двух заговорщиков ничего не подозревающему Юнию. Имя де Баца ничего тому не говорило, а вот Андре-Луи, прославившийся в дни Законодательного собрания, встретил у него самый сердечный приём. С преувеличенным восторгом Фрей на своём гортанном французском выразил удовольствие по поводу знакомства с человеком, который имеет столь выдающиеся заслуги перед своей страной. Потом он выспренно заговорил о триумфе революции и свержении деспотизма, который так долго топтал человеческое достоинство.
Словом, Юний Фрей проявил столько дружелюбия, что Андре-Луи без колебаний нанёс ему визит два дня спустя. Братья жили в красивом доме на улице д'Анжу. Юний — елейный господин в грубой одежде, которую он носил из любви к санкюлотам — выражаясь метафорически, широко раскрыл объятия одному из представителей армии интеллектуалов, пионеров великого движения за свободу Франции от цепей тирании. В таких вот пространных выражениях (в лучших традициях ораторов-якобинцев) экс-банкир приветствовал экс-революционера. Юний Фрей представил гостя своему младшему брату Эмманюэлю, мертвенно-бледному человеку с робкими манерами и высоким голосом. Эмманюэль очень напоминал мальчишку-переростка.
Они с братом составляли странный контраст. Старший казался таким зрелым, таким возмужалым, младший — едва ли не кастратом. С ними жила ещё и сестра, Леопольдина. Девушка была совсем ещё ребёнком, лет шестнадцати, не больше, но её женственность уже расцвела и бросалась в глаза. Леопольдина так мало походила на братьев, что невозможно было поверить, что в их жилах течёт одна кровь. Невысокая и стройная, с тонкими чертами, кроткими карими глазами и тёмной косой, уложенной вокруг головы на манер тюрбана.
Ей представили Андре-Луи Моро и должным образом известили о его высоких гражданских заслугах, после чего позволили ей подать гостю вина и печенья для подкрепления сил и удалиться. Юний пожелал узнать, не может ли он каким-либо образом услужить гражданину Моро. Эмманюэль вторил брату, словно жидкоголосое эхо.
— Что ж, раз уж вы предлагаете, друзья, я воспользуюсь вашей любезностью.
Андре-Луи оглядел солидную мебель комнаты, где они сидели, и отметил, что здесь нет ничего от спартанского стиля, отличающего платье хозяев. Не наводила обстановка и на мысли о патриотизме, которым была проникнута речь старшего братца.
— Машина, к создателям которой вы любезно меня причислили, в последнее время стала работать с перебоями, — начал он.
— Увы! — Горестно вздохнул Юний. — Человеческий фактор! Можем ли мы ждать совершенства там, где он присутствует?
— Если наши намерения серьёзны и искренни, мы должны стремиться к уничтожению всякого несовершенства, где это только возможно.
— Это наш священный долг, — согласился Юний.
— Благороднейшая задача, — поддакнул Эмманюэль, потирая огромные костлявые ладони.
— Нам, тем кто не входит в правительство, — продолжал Андре-Луи, — должно использовать все свои таланты, чтобы направить государственных деятелей в нужную сторону.
— Истинно так. Совершенно верно! — воскликнули оба в один голос.
— Франсуа Шабо — ваш друг. Я знаю, он находится под сильным впечатлением от широты — почти космополитической — ваших взглядов. Вы используете своё влияние, чтобы править его, словно нож, для хирургической работы, которая всё ещё предстоит всем правоверным патриотам.
— Как прекрасно вы выразили эту мысль, — промурлыкал Юний.
— Как совершенно! — воскликнул Эмманюэль.
— В то же время, — мерно продолжал Андре-Луи. — Вы используете его ради собственной выгоды.
C Юния в мгновение ока слетело всё его елейное благодушие.
— Как так?
— О, но кто станет винить вас? Деньги в таких благородных руках — благо для человечества. Вы никогда не используете их в недостойных целях. Люди, подобные вам, взяли на себя труд снять повязку с глаз Фортуны. Вашими стараниями её пресловутая слепота излечивается, и благосклонность её изливается лишь на достойных. Вот уж, действительно, священная обязанность! И опасность, которую вы навлекаете на себя, исполняя её, свидетельствует о вашем исключительном благородстве. Ведь вас могут неверно понять, ложно истолковать ваши намерения. Но что такое опасность для людей с вашим патриотизмом, с вашим героизмом?