Возвращение танцмейстера
Шрифт:
– Чем это ты занимаешься? – спросил он.
– Проверяю теорию. Что ты видишь перед собой?
– Следы на песке. Копия тех, в доме.
– И больше ничего?
– Нет.
Джузеппе кивнул. С термосом в руке на крыльце появился второй криминалист.
– Насколько я помню, в музыкальном центре был компакт-диск? – спросил Джузеппе.
– Был, – подтвердил техник с термосом.
– Что за музыка?
Техник передал термос напарнику, зашел в дом и тут же вернулся.
– Аргентинская музыка. Оркестр. Название не могу выговорить.
Джузеппе еще раз прошел по следам. Техники наблюдали за ним, куря и прихлебывая кофе.
– Кто-нибудь из вас танцует танго? – спросил Джузеппе.
– Не то чтобы каждый день, –
– А то, что мы видим перед собой не что иное, как шаг танго. В детских танцевальных кружках учительницы наклеивают на пол кусочки липкой ленты там, куда нужно ставить ноги. Это танго.
Чтобы доказать свою мысль, Джузеппе начал напевать себе под нос танго, названия которого он не помнил, и опять пошел по следам. Все совпадало.
– Так что это шаг танго, там, на полу. Кто-то танцевал танго с Молином и ставил его окровавленные ноги в определенные места, как на уроке танцев.
Техники смотрели на него с недоверием. Потом сообразили, что он прав. Они все вместе пошли в дом.
– Танго, – сказал Джузеппе. – Именно танго. Убийца пригласил его на танго.
Они долго смотрели на кровавые следы.
– Вопрос – кому? – прервал молчание Джузеппе. – Кому может прийти в голову пригласить мертвеца на танец?
4
У Стефана Линдмана нарастало ощущение, что из его тела выкачивают всю кровь. Хотя лаборантки обращались с ним очень бережно, он чувствовал все большую слабость. Каждый день он проводил по нескольку часов в больнице, сдавая анализы. Еще дважды он встретился с врачом. Каждый раз он собирался задать ей множество вопросов, но так ни одного и не задал. В глубине души он понимал, что единственный вопрос, который ему хочется задать, – будет он жить или нет? И если на этот вопрос нельзя ответить точно, то, по крайней мере, какой срок она может ему гарантировать? Где-то он прочитал, что смерть – это портной, невидимо и неслышимо снимающий мерку для последнего костюма. Даже если он выживет, все равно ему будет казаться, что дни его сочтены. Слишком рано.
На второй вечер он явился к Елене на Дальбугатан, не позвонив заранее, как делал обычно. Как только она увидела его в дверях, сразу поняла – что-то случилось. Стефан все время пытался решить, что делать – говорить ей или не говорить? Еще нажимая на кнопку звонка, он не знал, как поступит. Не успел он повесить куртку, как она спросила, что с ним.
– Я болен, – сказал Стефан.
– Болен?
– У меня рак.
После этого он был беззащитен. Теперь можно сказать все, как есть. Как и всякому человеку, ему нужно было с кем-то поделиться своей бедой, а у него нет никого, кроме Елены. Они засиделись в эту ночь допоздна, и у нее хватило мудрости не пытаться его утешать. Единственное, в чем он остро нуждался – в мужестве. Она принесла ему зеркало, чтобы он посмотрел – сидит живой человек, не мертвец, и он должен это понять. Он остался у нее и, когда она заснула, долго лежал с открытыми глазами.
На рассвете он осторожно, чтобы не разбудить Елену, поднялся и ушел. Но он не пошел сразу домой на Аллегатан. Сперва заложил большой круг в обход озера Рамнашён, потом добрел до Друвефорса. Врач сказала, что сегодня последние анализы будут закончены. Он спросил, можно ли ему уехать до начала облучения, может быть, за границу, и она ответила, что он волен делать все, что захочет. Придя домой, он выпил чашку кофе и включил автоответчик. Елена беспокоилась, что он исчез, не разбудив ее.
В начале десятого он пошел в бюро путешествий на Вестерлонгтатан. Сел на диван и начал листать проспекты. Он уже почти решил поехать на Майорку, как вдруг снова пришла мысль о Герберте Молине. Внезапно он понял, что ему делать. Ни на какую Майорку он не поедет. Там он будет в одиночестве, никого знакомых. Ничего не остается, как бродить по окрестностям и пережевывать вновь и вновь, что произошло и что еще произойдет. Если он вместо этого поедет в Херьедален, он будет не менее одинок, потому что и там у него знакомых нет. Но там он сможет заняться чем-то другим, кроме размышлений о собственной горькой судьбе. Он вышел из бюро, зашел в книжную лавку на Большой площади и купил карту Емтланда. Придя домой, расстелил ее на кухонном столе. Прикинул расстояние до Херьедалена: часов двенадцать – пятнадцать за рулем. Если устанет, можно заночевать по дороге.
Во второй половине дня он пошел в больницу, чтобы сдать последние анализы. Врач уже назначила ему срок, когда надо вернуться в Бурос и начать лучевую терапию. Он записал его в ежедневнике своим угловатым почерком, точно так же, как записал бы начало отпуска или чей-то день рождения. Пятница 19 ноября, 8.15.
Придя домой, он собрал чемодан. Включил телетекст и отыскал страничку погоды. Завтра в Эстерсунде от пяти до десяти тепла. Наверняка большой разницы между Эстерсундом и Свегом не будет. Ложась в постель, он подумал, что надо бы позвонить Елене и сказать, что он уезжает. Она опять будет волноваться, что он исчезает без предупреждения. Но он отложил звонок на потом. В конце концов, у него мобильный телефон, она знает номер. А может быть, ему просто приятно сознавать, что кто-то о нем беспокоится? Словно бы ему хотелось кому-то отомстить за свою болезнь.
На следующий день, в пятницу 29 октября, он встал рано и выехал из Буроса, когда еще не было восьми. Но по пути заехал на Бремхультсвеген – там стоял дом, где когда-то жил Герберт Молин, иногда один, иногда с женой, и отсюда же навсегда уехал на север, как только вышел на пенсию.
Он вспомнил прощальный ужин в полиции – в столовой, на верхнем этаже. Молин пил совсем немного, он, наверное, был трезвее всех. Старший следователь Нюлунд, ушедший на пенсию через год после Малина, произнес речь, из которой Стефан не помнил ни слова. Вечеринка быстро выдохлась и закончилась рано. И потом Молин так и не пригласил, как велит обычай, коллег к себе домой, чтобы поблагодарить за то, что они устроили для него праздник. Он просто ушел домой и через несколько недель уехал из города.
Я повторяю путь Молина, подумал Стефан. Иду по его следу, не имея ни малейшего представления, по какой причине Молин уехал или, может быть, убежал в Норланд.
К вечеру он доехал до Орсы: съел сочный бифштекс в кафе для дальнобойщиков и свернулся на заднем сиденье. Он настолько устал, что заснул мгновенно, не обращая внимания на зуд в заклеенном пластырем локтевом сгибе. Во сне он бежал через бесконечную анфиладу темных комнат.
Он проснулся еще до рассвета с пульсирующей головной болью. Все тело затекло. Он с трудом вылез из машины. На парковке никого не было. Он помочился и обратил внимание, что изо рта идет пар. Гравий под ногами хрустел. Наверное, сейчас около нуля, если не ниже. Накануне вечером он залил в термос кофе. Сев за руль, он выпил чашку. Грузовик, ночевавший рядом с ним, вдруг зафырчал и исчез в темноте. Он включил радио и послушал утренние новости. Вдруг ему стало не по себе. Если он умрет, то никогда уже не будет слушать утренние новости. Смерть имеет много ипостасей. Например, умолкнувшее радио.
Он положил термос на заднее сиденье и завел мотор. До Свега оставалось около сотни километров, через всю длиннющую Орсу-Финнмарк. Он выехал на дорогу, напомнив себе, что надо быть начеку – здесь много лосей.
Постепенно светало. Стефан думал о Герберте Молине. Он пытался вспомнить о нем как можно больше: встречи, разговоры, ничего не значащие события. Какие у него были привычки? Да и были ли у него вообще какие-то привычки? Когда он смеялся? Когда злился? Он почти ничего не мог припомнить. Облик Герберта Молина все время ускользал. Единственное, в чем он был абсолютно уверен, – тот чего-то боялся.