Возвращение: Тьма наступает (Сумерки)
Шрифт:
Бонни и Мередит переглянулись и одновременно выдохнули, содрогаясь от смеха. Бонни состроила рожу, передразнивая Кэролайн, и изобразила, как та вытирает лицо салфетками — вытирает и выкидывает, вытирает и выкидывает. Мередит укоризненно покачала головой, но тут же прыснула, а за ней и Мэтт, и Стефан — прыснули, как бывают с людьми, которые понимают, что смеяться нельзя, но ничего не могут с собой поделать. Отчасти сказалось напряжение: как-никак, они увидели Елену впервые после шестимесячной разлуки, — но, как бы то ни было, они смеялись и не могли остановиться.
Они перестали смеяться только тогда, когда из двери ванной, едва не угоди в Бонни в голову, вылетела коробка с салфетками, и все поняли, что дверь от удара чуть-чуть приоткрылась, а в ванной висело зеркало. Бонни встретилась взглядом с отражением Кэролайн в зеркале.
Да. Она видела, как все они над ней смеялись.
Дверь снова захлопнулась — на этот раз, видимо, от удара ногой. Бонни втянула голову в плечи и вцепилась руками в свои короткие земляничные кудряшки. Ей захотелось, чтобы пол в комнате разверзся и поглотил ее.
— Извините, — сказала она, сглотнула и постаралась взглянуть на ситуацию глазами взрослого человека. Впрочем, подняв голову, она обнаружила, что все столпились вокруг Елены, которую явно встревожила истерика Кэролайн.
«Все-таки хорошо, что мы заставили ее расписаться кровью, — мелькнуло в голове у Бонни. — И что кое-кто другой подписал клятву, тоже хорошо. Если Дамон чего и испугается, так это кары за ее нарушение».
Эти размышления не помешали Бонни присоединиться к кутерьме вокруг Елены. Елена порывалась отправиться за Кэролайн, Стефан пытался ее удержать, Мэтт и Мередит помогали Стефану и наперебой убеждали Елену, что все в порядке.
Когда к ним присоединилась Бонни, Елена уже оставила попытки прорваться в ванную. Лицо у нее погрустнело, а голубые глаза наполнились слезами. Безмятежность исчезла; ее сменили боль, сожаление, а поверх всего этого — какое-то мрачное предчувствие. Интуиция Бонни послала ей сигнал тревоги.
Бонни дотронулась до локтя Елены — больше ей ни до чего было не дотянуться — и присоединилась к общему хору:
— Ты же не знала, что она разозлится! Ты ей не сделала ничего плохого.
По щекам Елены скатились хрустальные слезинки, и Стефан поймал их салфеткой, словно каждая из них была драгоценностью.
— Она думает, что Кэролайн плохо, — сказал Стефан. — Она беспокоится за нее. Только я никак не пойму, почему.
Тут Бонни сообразила, что Елена все-таки умеет общаться. Телепатически.
— Я тоже считаю, что ей плохо, — сказала она. — Потому что я ее обидела. Но ты скажи ей — в смысле Елене, — что я извинюсь. Честное слово. Если надо будет, я встану перед ней на колени.
— Боюсь, что нам всем придется поползать перед ней на коленях, — сказала Мередит, — но пока что я хочу, чтобы наш милый ангел идентифицировал меня.
Она бесцеремонно вырвала Елену из объятий Стефана, послечего сама обняла ее — и поцеловала.
На беду, именно в этот момент в дверях ванной появилась Кэролайн. На нижней половине ее лица не осталось никакой косметики: ни губной помады, ни тональника, ни румян, — и теперь она стала светлее верхней. Кэролайн остановилась как вкопанная и вытаращила глаза.
— Нет слов, — сказала она брезгливо. — Никак не можете остановиться? Какая мерз...
— Кэролайн! — В голосе Стефана зазвучали предостерегающие нотки.
— Я пришла навестить Елену! — Кэролайн, красивая, изящная, загорелая, стискивала руки, словно в душе у нее бушевал вулкан. —Прежнюю Елену. И что я вижу? Она, как грудной младенец, — не умеет говорить. Она, как какой-то сектант-проповедник, — летает по воздуху. И вдобавок она, как последняя извращенка...
— Не нужно договаривать, — спокойно, но твердо сказал Стефан. — Я предупреждал: придется подождать несколько дней, чтобы прошли все эти симптомы, и тогда уже можно будет делать выводы о ее состоянии.
«А он действительно изменился», — подумала Бонни. И не просто стал счастливее, тут что-то другое. Он стал как-то... сильнее, что ли? Раньше в глубине его души всегда царило спокойствие; у Бонни, с ее экстрасенсорным чутьем, это спокойствие ассоциировалось с озером, наполненным прозрачной водой. Сейчас ей казалось, что эта чистая вода собирается в цунами.
Ответ пришел немедленно, хотя и в виде предположения. Елена оставалась наполовину духом — об этом свидетельствовала интуиция Бонни. Интересно: что с тобой станет, если ты напьешься крови такого существа?
— Кэролайн, давай забудем все, что было, а? — сказала она. — Извини меня. Я очень, очень тебя прошу, извини за... В общем, ты сама знаешь, за что. Я была неправа. Я прошу у тебя прощения.
— Ах-ах, «прошу у тебя прощения». И все в порядке, да? — Голос Кэролайн сочился ядом. Она повернулась к Бонни спиной, давая понять, что разговор окончен. К своему удивлению, Бонни почувствовала, что на глазах у нее выступили слезы.
Елена и Мередит по-прежнему не разжимали объятий. Щеки каждой из девушек были мокрыми от слез другой. Они смотрели друг на друга, и Елена сияла.
— Теперь она узнает тебя где угодно, — сказал Стефан Мередит. — И не просто твое лицо, а... то, что у тебя внутри. По крайней мере в общих чертах. Мне стоило предупредить вас заранее, но пока что я был единственным, кого она так «встретила», и мне даже в голову не пришло, что...
— А могло бы и прийти! — Кэролайн расхаживала по комнате, как разъяренная тигрица.
— Господи, ну поцеловалась ты с девушкой, ну и что дальше? — не выдержала Бонни. — Боишься, что у тебя теперь вырастет борода?