Возвращение: Тьма наступает (Сумерки)
Шрифт:
Это была бордовая с синим рубашка.
Оба парня медленно повернулись к Елене, которая стояла в белой кружевной блузке. Она немного подрагивала и обнимала себя за плечи. Было необычно холодно для этого времени суток.
Дамон очень медленно опустил сосновую ветку.
— Твоя inamorata спасла тебя, — сказал он Мэтту.
— Я знаю, что это значит, и это неправда, — сказал Мэтт. — Она мой друг, а не любовница.
Дамой улыбнулся отсутствующей улыбкой. Елена чувствовала его взгляд на своих обнаженных руках.
— Что ж... двинемся дальше, — сказал он.
Елена
— Значит, так, — сказал он Елене. — Думаю, мы положим тебя на этот камень, чтобы ты полулежала на нем. Но перед этим... еще один поцелуй, — он снова посмотрел на Мэтта. — Делай, что тебе говорят, Мэтт; ты просто зря тратишь время. Пожалуй, сделаем так: сначала ты целуешь ее волосы, потом она запрокидывает голову, и ты целуешь ее шею, а она обнимает тебя за плечи...
«Мэтт, — подумала Елена. — Дамон сказал „Мэтт"». Слово проскользнуло так легко, так невинно. И внезапно весь ее разум словно завибрировал в унисон какой-то одной музыкальной ноте. И то, о чем пела эта нота, не было шокирующим, потому что, непонятно откуда, на подсознательном уровне, она и так это знала...
Это не Дамон.
Это не тот Дамон, которого она знала уже... неужели всего девять-десять месяцев? Она знала его, когда была человеком, когда одновременно отвергала и желала его в равной степени, а он, судя по всему, любил ее больше, когда она его отвергала.
Она знала его, когда была вампиром, когда всем своим существом тянулась к нему, а он заботился о ней, как о ребенке.
Она знала его, когда была духом, когда столь многому научилась, побывав за пределами жизни.
Он был развратником, он умел быть бессердечным, он шагал по жизням своих жертв, он был для них катализатором, менял других людей, оставаясь при этом все тем же. Он обманывал людей, сбивал их с толку, использовал их... и они ничего не могли с этим поделать, потому что его обаяние было поистине дьявольским.
И он ни разу не нарушил данного слова. У нее была железная уверенность, что это было не осознанным решением, а просто органичной частью его натуры, это лежало так глубоко в подсознании, что он и сам ничего не мог поделать с этой чертой. Он просто не мог нарушить слова. Скорее умер бы с голода.
Дамой тем временем продолжал говорить с Мэттом. Он давал инструкции:
— ...а потом снимаешь с нее...
Так как же насчет его обещания охранять ее, защищать от любой угрозы?
Теперь он обращался к ней:
— Поняла, когда, надо запрокинуть голову? После того как он...
— Кто ты такой?
— Что?
— Ты слышал. Кто ты такой? Если ты действительно разговаривал со Стефаном перед тем, как он ушел, и пообещал заботиться обо мне, всего этого не произошло бы. Да, ты мог бы сделать какую-нибудь гадость Мэтту, но только не у меня на глазах. Ты не... Дамон не настолько глуп. Он знает, что значит «охранять». Он знает, что, когда я вижу, что Мэтту больно, так же больно становится и мне. Ты не Дамон. Кто ты такой?
Сила и достойная гремучей змеи стремительность Мэтта не сработали. Может быть, сработает другое? Говоря, Елена медленно приближалась к лицу «Дамона». Теперь одним движением она сорвала с него темные очки.
На нее смотрели красные, как свежая кровь, глаза.
— Что ты сделал? — шепотом спросила Елена. Что ты сделал с Дамоном?
Мэтт был слишком далеко и не мог ее услышать, но он медленно перемещался, стараясь привлечь ее внимание. Ей безумно хотелось, чтобы он сорвался с места и бежал. Находясь тут, он превращается в дополнительный инструмент, при помощи которого стоящее перед ней существо может ее шантажировать.
Словно бы не спеша, некто в облике Дамона наклонился и выхватил у нее из рук свои темные очки. Это произошло слишком быстро, чтобы она могла что-то сделать.
Потом он больно схватил ее за запястье.
— Для вас обоих будет лучше, если вы будете более сговорчивыми, — непринужденно сказал он. — Вы, похоже, даже не понимаете, что может случиться, если я рассержусь.
Рука, схватившая ее за запястье, тянула ее вниз, чтобы она встала на колени. Елена решила не поддаваться. Но, к сожалению, тело отказывалось ее слушаться; оно посылало настойчивые сигналы боли ее разуму; сигналы об агонии, пылающей, мучительной агонии. Ей казалось, что она сможет игнорировать их — пусть уж лучше он сломает ей руку. Но она ошиблась. В какой-то момент ее разум накрыла черная нелепа, и следующее, что она осознала, — это что она стоит на коленях, а ее рука болит, как от ожога, и, по ощущениям, распухла втрое.
— Человеческие существа слабосильны, — презрительно сказал лже-Дамон. — И тебе с этим ничего не поделать. Перед тем как спорить со мной, стоило подумать головой.
«Не Дамон», — подумала Елена с такой яростью, что было странно, что самозванец ее не услышал.
— Хорошо, — продолжал голос Дамона у нее над головой так бодро, словно просто высказывал соображения. — Ты садишься вон на тот камень и откидываешься назад, а ты, Мэтт... Что, если ты просто пойдешь в этом направлении, глядя ей в лицо? — Он говорил голосом вежливого руководителя, но Мэтт, пропустив его слова мимо ушей, уже оказался рядом с Еленой и смотрел на отпечатки пальцев у нее на запястье так, словно не верил своим глазам. — Мэтт встает, Елена садится, кто не слушается, получает но полной программе. Развлекайтесь, детки, — в руке «Дамона» снова оказалась миниатюрная камера.
Мэтт вопросительно посмотрел на Елену. Елена перевела взгляд на самозванца и сказала, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Кто бы ты ни был, пошел к черту.
— Уже ходил и играл с ним в карты, — жизнерадостно отрапортовало существо в облике Дамона. Он улыбнулся Мэтту улыбкой, одновременно ослепительной и жуткой. Потом покачал в воздухе сосновой веткой.
Мэтт не отреагировал. Он стоял с каменным лицом, ожидая, когда ударит боль.
Елена с трудом поднялась на ноги и встала рядом с Мэттом. Так, плечом к плечу, они смогут сражаться с лже-Дамоном.