Возвращение в Эдем
Шрифт:
Первым делом прямо с утра я нарушил главную заповедь гильдии лесорубов – никогда не пользоваться бензопилой в одиночку. Бензопила действительно штука крайне опасная: сук, толщиной в руку, она перепиливает за секунду. Человек – не дерево, он гораздо мягче. Любая рана может стать смертельной просто из-за потери крови. К тому же в лесу, как правило, на редкость скверная мобильная связь. По крайней мере, здесь, у меня – кажется, я уже жаловался.
Ель, рухнувшая вчера ночью на веранду, оказалась большим старым деревом. Метров пятидесяти: небольшие расстояния я меряю бассейнами – олимпийским в пятьдесят метров и тренировочным в двадцать пять, одно время я увлекался плаванием и с тех пор безошибочно могу на глаз прикинуть длину в этих параметрах.
Бензопила. У меня «Штилл». Назвать его бензопилой не поворачивается язык. «Штилл» – стальной монстр с восемнадцатидюймовым лезвием, безотказный и удобный, квинтэссенция и апофеоз лесопильной мысли, воплощёнными баварскими мастерами с истинно германской аккуратностью и традиционным уважением к механике. Агрегат эффективный в руках профессионала, смертельный в руках идиота.
Я залил масло и бензин. Натянул комбинезон, куртку из чёртовой кожи, сапоги со стальными носами – чаще всего пила соскакивает и бьёт именно туда – в ногу. Напялил шлем с сетчатым забралом и перчатки.
Казалось бы, чего уж проще – распилить дерево? Включил пилу и пили, соблюдая правила техники безопасности. Но, увы, тут кроме правил этой безопасности, здравого смысла и законов физики, включается в игру бездна непредвиденных мелочей. Тех, что мы называем случайностями. Деревья как люди, у каждого свой характер (изрядно пошлая метафора, но лучше не скажешь).
Дубы и осины, берёзы и клёны, липы и ели; гляди, та – кокетка, а этот – бузотёр, вот явный подлец, а эта ничего, вроде, покладистая. Внутри любого дерева может оказаться червоточина и ствол, треснув пополам, обрушится вам на голову телеграфным столбом. Нет, каска тут уже не поможет. Ещё – отпиленная часть дерева может покатиться не в ту сторону, куда вам хотелось бы. Такой кругляш подобен асфальтовому катку. Дальше – коварны толстые ветви – в них скрыта сила натянутого лука.
Но самая главная опасность в том, что лесоруб работает в лесу. Именно лес – переплетение корней под ногами, торчащие ветки, острые сучья, скользкий мох или колючий кустарник, скрытые в траве ямы и камни – лес состоит из ловушек и капканов. Оступиться или споткнуться с работающей пилой в руках – не дай вам бог. А уж тем более, если рядом никого нет.
Я был предельно осторожен. Распил ели прошёл без особых происшествий: один раз ствол зажал пилу – я неправильно рассчитал действующие силы, трояк по физике неожиданным образом напомнил о себе, да ещё я потянул спину, перетаскивая распиленные брёвна. Кругляши я сложил аккуратной пирамидой. Отпиленные ветки оттащил в лес. Божественно пахло хвоей – не банальной новогодней ёлкой, а свежими сырыми опилками, живым деревом. Впрочем, не таким уж и живым, увы. К этому духу добавлялся острый запах горячего металла и смазки. Растерзанный снег напоминал место крупной кулачной драки. Истоптанный и серый, он весь был усеян обломанными ветками и сучьями, с рыжими лужами еловых опилок.
Пилить я начал утром, около десяти. Закончил в полдень. Вернее, не закончил, а просто упал без сил. В данном случае это вовсе не фигура речи. Почти на карачках дополз до крыльца, стянул шлем и перчатки. Сел на ступеньки. Пить хотелось смертельно. Я дотянулся до сугроба, зачерпнул пригоршню и сунул в рот. Здешний снег по вкусу напоминает родниковую воду, если вы не пили из родника, то поверьте мне, вермонтский снег не хуже французской «Перье». Той, что без пузырей.
Проклюнулось солнце. Игриво моргнув в сизую прореху, оно исчезло, но через мгновенье вдруг выкатило и засияло в полную мартовскую силу. Я зажмурился и вытянул сапоги прямо в лужу талого льда. Ох, хорошо! – я взъерошил мокрой от снега ладонью волосы. Да, после трёх сумрачных месяцев это действительно было хорошо.
Сквозь искрящуюся мишуру лучистой капели, калейдоскоп сосулек и тающего снега проступило чёрное прямоугольное пятно. Почти Малевич. Отмытый ночным
И тут мне почудилось, что дверь сейфа приоткрыта.
Я пригляделся – точно, там была щель. Ну да, вон и тень падает на другую створку. Я приподнялся, встал медленно, точно боясь разрушить колдовство. Пошёл. Наверное, вчера заело петли… Или замок заклинило при перевозке – вон, как эти молодцы его кантовали. Дошёл до сейфа и надавил ручку. Ничего. Дверь была закрыта. Щель оказалась оптической иллюзией весеннего солнца и моей усталости. На всякий случай я ещё раз набрал код, впрочем, без особой надежды. Да, закрыто.
Усталость обернулась покорностью: в конце концов всё справедливо – ведь это я решил объегорить одноногую торговку. Если кого-то и винить, то лишь себя самого. Кармические законы продолжали работать исправно.
4
Той ночью я очутился на писательской конференции. Во сне, разумеется. Дело происходило в наскоро сколоченном гибриде Лондона и Ульяновска – набережная Вестминстера выходила на крутой волжский берег. То живописное место, что симбирцы зовут Венец. Сама конференция проходила в Ленинском мемориале, уродливом здании из серого бетона, которое режиссёр сна впихнул за площадью Пикадилли, на Риджент-стрит. После регистрации я почему-то оказался в подвале. Оказался один, если не считать птицелова. Он был без лица, но с клеткой, полной лимонных канареек. От птицелова я узнал о предстоящей процедуре массажа. Дальнейшее шло фрагментами: я лежал совершенно голый на кожаной кушетке. Лежал навзничь. Дальше – возникла девица, крепкая цирковая танцовщица с белыми ляжками в сетчатых чулках. На лице, понятно, маска.
Эротические надежды оказались иллюзорны – мускулистая мерзавка, прытко оседлав меня, начала пребольно мять мои плечи и грудь. Она щипалась, хищно впиваясь ногтями в плоть. Следуя законам стандартного кошмара, я не мог пошевелиться. Адская массажистка сняла маску – разумеется, это была женщина из бутылки. Одновременно, я понял, что она же – покойная принцесса Диана. Ужас какого-то невнятного откровения, жуткого и важного предчувствия, начал наползать на меня. Принцесса явно почуяла мой страх, она хищно выгнулась и вытащила из причёски узкий, как шило, кинжал. Сжав рукоятку стилета, она принялась вырезать острым лезвием прямо на моей груди какие-то знаки. Боль казалась очень реальной. Тёплая кровь стекала струями по груди и бокам, собиралась липкой лужей под лопатками. Я униженно молил прекратить. Она не обращала внимания, резала и резала. Я закричал и проснулся.
В окно глядела луна. Грудь и плечи ныли, я вспомнил про каторжную битву с елью. Меня знобило, майка была потной, хоть выжимай. На полу лежал лунный ромб. Я спустил ноги в лунную муть, встал и наощупь добрался до ванной. Отвернул кран, напился. Уходя, мельком заметил на майке большое тёмное пятно. Похоже было на засохшую кровь. Я подошёл к зеркалу и стянул майку. На груди ясно проступали знаки – цифры и буквы: А12М76. Да, код был вырезан на моей груди.
Как я спустился, как вышел из дома не помню абсолютно. В следующий момент я стоял перед сейфом и набирал новую комбинацию. Замок щёлкнул, я потянул за ручку. Дверь подалась и плавно открылась.
Жар обдал лицо, точно я заглянул в пылающую топку. Задней стенки не было – передо мной распахнулась даль, страшная горящая равнина с пурпурным небом по которому метались чёрные крылатые тени. Так летними сумерками беснуются в небе летучие мыши. Одна из тварей, сделав кульбит в воздухе, рванула прямо на меня. Я не мог двинуться с места, не мог оторвать взгляда – пикирующий бес стремительно приближался. Сложив перепончатые крылья, точно истребитель, он нёсся ко мне – я уже мог различить его алчущие глаза, вот он совсем рядом. Я заорал и закрыл лицо руками… И проснулся во второй раз.