Возвращение в Эдем
Шрифт:
Первым делом задрал майку. Конечно – ничего. Пока грелся чайник, я вышел на крыльцо. Проклятый сейф стоял на месте, вода не поднялась. Ледовый затор тоже не двинулся с места. Соблазнительную мечту о динамите прервал свисток закипевшего чайника.
Хороший день нужно начинать с чашки свежего чая, чёрного английского и, разумеется, без сахара. Я вернулся на крыльцо. Погода была дрянь. Вермонтцы (народ обстоятельный, вроде шотландцев) говорят: если тебе не нравится здешняя погода – просто подожди полчаса. Пока я пил чай небесные механики кратко продемонстрировали мне все времена года, начав с добротной пурги с колючей крупой и закончив убедительно ярким солнцем на кардинально
Сделав ещё глоток, я пристроил чашку на деревянных перилах и направился к сейфу. Ощущал себя достаточно глупо – попытка открыть настоящий железный замок при помощи кода из сна – это уже материал не для психоаналитика, а, скорее, психиатра.
Небрежной рукой набрал комбинацию. Точно делая кому-то одолжение, дёрнул дверь – закрыто, видишь, ну что я тебе говорил? Тот, другой, не сдавался – ты видел код в зеркале, попробуй наизнанку набрать. Наизнанку! Ладно-ладно, не горячись, вот пожалуйста.
Замок ожил – внутри что-то цокнуло. Железно и радостно, бряцнули-щёлкнули шестерёнки и пружины. Точно смазанный ружейный затвор ретиво звякнули стальные пальцы запора – клац! – я надавил на ручку и дверь снисходительно подалась. Сейф открылся.
Бутыль с головой была там. Сапог тоже.
Нет, она мало походила на принцессу Диану. Может, стрижка и овал лица. Да ещё аккуратный нос, с хищным аристократическим намёком. Я поднялся на второй этаж, смахнул бумаги с письменного стола. Поставил бутылку ближе к окну. Принёс из кухни тряпку и «виндекс», побрызгал и тщательно протёр стекло. Нашёл в ящике старинную лупу, купленную без особой цели в антикварной лавке год назад.
Нет, не Диана. Кожа на лбу, на щеках была идеально гладкой, будто из воска. Но почему – будто? Наверняка, воск. Ведь именно из воска лепят тех Элвисов и Наполеонов для коллекции мадам Тюссо. Воск – оптимальный материал для имитации живой плоти.
Луч солнца прочертил диагональ по моему столу, половина головы оказалась в тени, другая матово сияла, точно светилась изнутри. Я приблизил линзу увеличительного стекла к поверхности бутыли. Брови – я мог разглядеть каждый волосок – были выполнены мастерски, веки с длинными рыжеватыми ресницами, узкая переносица, невинный, почти девичий, лоб без единой морщины. Волосы, русые с платиновым оттенком, как из рекламы какого-нибудь шампуня со слоганом «блеск и сила здоровых волос», они не были прилизаны, но в растрёпанности причёски чувствовался триумф утончённого эстета, виртуоза-куафера. Кто же он, этот ваятель? Кто и как сделал её – а, главное, зачем? И как он умудрился впихнуть её в бутылку? В это узкое горлышко?
Да, конечно, я видел фрегаты и каравеллы, собранные внутри бутылок сумасшедшими миниатюристами-конструкторами. Мог даже вообразить педантичный процесс (пинцеты, клей, длинные иглы), щепетильность которого меня лично взбесила бы минут за пятнадцать. Горлышко бутыли было запаяно сургучом шоколадного цвета, сверху я разглядел выдавленную печать. По кругу шла какая-то надпись, часть букв стёрлась, удалось разобрать латинские «R» и «W» и ещё нечто, похожее на цифру семь. Надпись замыкалась кольцом вокруг символа – равносторонний треугольник внутри квадрата. В центре треугольника была звезда или цветок с пятью лепестками.
Я сел, достал ручку и скопировал рисунок. Не очень точно, но в целом близко к оригиналу. Руки слегка тряслись. Цветок, потом треугольник, потом квадрат, – всё обвёл линией, больше похожей на лихорадочный овал, чем на круг. Рисунок напоминал талисман из гримуара, что-то вроде иллюстрации к «Чёрной курочке» или «Гептамеро-ну». Я повернул лист на сто восемьдесят градусов – цветок превратился в пентаграмму. В сигил,
Полгода назад один псевдоинтеллектуальный журнал заказал мне эссе на тему демонологии, алхимии и прочей чертовщины. Ничего серьёзного, так, введение в эзотерику для домохозяек. Собирая материал, меня больше всего поразило, насколько буднично, насколько рутинно, наши предки относились ко всей этой мистической ахинее. Колдовские рецепты излагались с обыденностью кулинарной инструкции для выпечки какой-нибудь яблочной шарлотки с корицей и миндальной присыпкой. Тут же прилагались нехитрые чертежи символов и знаков, изобразив которые и произнеся абракадабру, вроде «Сефер Разиэль ха-малах», запросто можно было вызвать демона среднего ранга типа Асмодея или Валефара.
Я взял рисунок, посмотрел на просвет. Покрутил, перевернул вверх ногами. За окном с метровых сосулек капало на жесть подоконника, солнце спряталось и тут же выкатило опять. Комната вспыхнула, стали видны пыль и мелкий мусор, незаметные прежде. Я провёл ладонью по столу, вытер о штанину. Ну и грязища… Уже взял тряпку, но так и замер с поднятой рукой.
Голова в бутылке открыла глаза.
5
Её глаза были светло-оливковыми с голубым, почти перламутровым намёком. Такие глаза у Венеры Боттичелли, я их видел в Прадо во Флоренции. А после, точно такими же глазами взглянула на меня через плечо женщина-шофёр, что везла меня в своём такси на железнодорожный вокзал Лоренцо Медичи.
Ощущение сумасшествия было абсолютным. Не знаю сколько времени я простоял с тряпкой в руке. Надежда на простой механический трюк родилась и тут же погасла, нет, не кукла – глаза были живыми. Они смотрели на меня внимательно, мне показалось даже как-бы оценивающе – знаете, у женщин есть взгляд такого рода.
Она моргнула, стала разглядывать комнату. С книжных полок перешла на картинки, развешанные по стене. Работая над книгой, я люблю окружать себя зрительными образами – репродукциями по теме: открытками, вырезками из газет, – всем, что помогает мне погрузиться в тему. В писательском ремесле первородным для меня является не слово, а образ. Слова приходят потом, но сначала я должен увидеть. В мельчайших деталях, всю геометрию и структуру, с нюансами цвета и тона.
Нынешняя книга моя получалась весьма эклектичной: мало того, что я писал её от лица женщины-журналиста, находящейся в апокалиптической Москве недалёкого будущего, в сюжете параллельно развивалась линия её деда, геройского казака, ставшего красным генералом. На стене висели карточки лихих усачей в фуражках набекрень, с пышными чубами и георгиевскими крестами на груди. Тут же были приколоты булавками вырезки из журнала с разными породами скаковых лошадей, типы сёдел и сбруи, схема боевого порядка эскадрона, форма красного кавалериста Первой конной армии. Сбоку висел портрет Пушкина, вырванный из какой-то книги, рядом – фото Чехова. Ниже булавкой с бирюзовой головкой был приколот лист нотной бумаги с цыганским романсом про костёр, что в тумане светит.
– Меня зовут Ева.
Голос прозвучал ясно. Не сквозь стекло – чётко, точно говорящий стоял в двух шагах от меня. Я открыл рот, но выдавить из себя не смог ни звука.
– Сядь, пожалуйста. И перестань нервничать.
Я сел. Её губы двигались не совсем синхронно со словами, словно в скверно продублированном кино.
– Какие тут звери у вас в лесу?
Безвольной рукой я поднял тряпку. Что-то промычал. Казалось, я разучился как надо говорить, что делать с языком для произнесения нужных звуков.