Возвращение в Михайловское
Шрифт:
– Пожалуй!
– Аннет! Вот кто был бы вам нужен! С ней вы были б счастливы. Ни измен, ни сторонних взглядов даже... Она красива, умна... но... Во-первых... она всегда знает истину, в то время как вы, разумею, ее только ищете!
– Почем вы считаете, что - только ищу?
– Это видно по вам! Потом, вы поэт... это как бы - свойство пиитическое. Не так?
– Так... а во-вторых?
– Сказанное означает - вы быстро соскучитесь! Она предъявит к вам те же беспременные требования, что к самой себе. Будет настаивать на них. И придет день, когда вам это станет несносно. Вам захочется чего-то такого... немного... Ну, как старшая, рискну назвать... порочности, что ли?.. Вы пожалеете о драмах, которые
Несомненно, она была умнее - всех своих дочерей!
– Александра бедная, Сашенька... не мучьте ее! Она, к сожалению, без памяти влюблена в моего сына. Заметили? Что они там делают - вечно вдвоем, не знаю. Да и, честно говоря, не стараюсь узнать. Она его кузина... прямая - и понадобилось бы разрешение Церкви. Но не думаю, не думаю, отдала б его ей, отдала! Не важно, что за ней почти ничего нет. Я оба раза выходила с приданым! А счастье? Но он, боюсь, просто изломает ей жизнь. Вы любите пирожки с мясом? Жареные?..
– Ну, конечно, люблю. Кто их не любит?
– Кстати, надо велеть кухарке приготовить. Она ужасно ленива касательно новых блюд. Тех, к которым не привыкла. Эти бесконечные сельские салаты! О чем мы говорили? Об Алексисе! Бедный мальчик! Я рада, что вы ему уделяете внимание. Как мать - я должна быть рада. Но мой Алексис - это пирожок с ничем! Я это хорошо себе представляю!
Почему она склонна вести с ним все эти разговоры? И в них, кстати, умудряется быть весьма забавной... Вряд ли впрямь хочет его женить. Да и дочерям ее нет нужды торопить события. За ней - то есть за ними - твердое имение, не то что у него... не понять - есть, нет ли... скупердяй отец и смутная слава. Вдобавок опала!..
Знала бы она, как все это мало занимает его! Так мало! Что был Люстдорф... и берег, и комната в аккуратном немецком домике... И страдание счастья. Такого - что мучительней не бывает. И берег. И экипаж на берегу, готовый к отходу. И женщина, опустившая вуаль, чтоб исчезнуть в нем. Навсегда или все-таки?..
Он взглянул незаметно на перстень на своей руке. Талисман. От чужой любви, от порчи, от зла. И что-то написано - по-древнееврейски. Знак каббалы... тайны людей и веков, и стран? Впрочем, перстень - вроде караимский. Ему что-то говорили об этом маленьком и непонятном народе, который якобы пошел от древних хазар и верует по-иудейски. И как-то умудрился сохранить себя - средь хаотических движений других, более крупных племен. Он стоял сейчас на берегу и глядел на колеса, готовые вот-вот двинуться. Готов был упасть под колеса. А под ногами плыл пол Тригорского...
– Что там написано?
– спросила Прасковья Александровна, увидев, что он смотрит на свой перстень.
– Не знаю, - сказал он.
– На древнееврейском. Это караимский перстень!
И вдруг он уловил в ее взгляде что-то веселое и злое... Непрожитую жизнь - вот что! Это им, молодежи, казалось, что у нее все позади. Она думала иначе.
– Ну вот... все готово!
– сказала Евпраксия, внося жженку в большом круглом тазике.
– Прекрасно, - сказал Александр, - прекрасно!
– и подставил стакан. Жженка была совсем неплоха. Он просто ворчал. Досадовал. Здесь были все, без кого он, в сущности, мог обойтись. Все, кроме...
Руки Евпраксии мелькали, разливая жженку. Руки были пухлыми, как у матери. Может, вправду, Евпраксия? Вторая любовь? Он подождет. Но бывает, что и первая... "Кто ей внушал - и эту нежность / И слов любезную небрежность?" Прильнуть к одной из этих детских - и уже взрослых рук и все забыть. Остаться навсегда. В доме, где его любят, где он мог быть счастлив. Перья страуса на шляпке?.. И перья забыть. Зачем Раевский поехал с нею в Белую Церковь? Его пригласил муж. Раевский - как-никак кузен. У Алексиса роман с кузиной Сашенькой. Они сейчас все в Белой Церкви. Слава Богу! Будет хоть кто-то напоминать ей его. Они смогут говорить о нем. Девочка с тазиком жженки в пухлых руках удаляется куда-то. Уходит в тень. Она далеко. Все далеко. "Кто ей внушал - и эту нежность..."
– Александр! Опять огрызки яблок в цветах!
– Это, конечно, Аннет. Где вас воспитывали?
– В Лицее!
– смеется он.
– В Лицее!.. Там, во дворце государя - эти огрызки во всех цветочных горшках!
Слишком долго объяснять. Что его дом никогда не был домом в привычном смысле, об этом даже сочиняли стихи - его насмешники друзья. Что там в отличие от прочих домов всегда сбивались с ног, ища чего-то неведомого того, чего отродясь не было. Ни в вещах, ни в чувствах...
Он взглянул на Аннет. Она раскраснелась - от жженки, верно? И была необыкновенно хороша, не хуже Нетти. Но во взгляде - вдруг что-то жалкое. Точно застеснялась себя, замечания, сделанного ему. Бедная Аннет! Она ж хотела просто обратить на себя его внимание!
Как объяснить почему его в женщине равно влекут - и чистота, и порочность?..
Когда воротился домой, отец хмуро буркнул:
– Тебе письмо! По-моему, с Украйны!
– Он сказал это почему-то недоброжелательно, держа письмо в руках и явно без охоты отдавая его. А потом еще побродил возле, сопя, мыча под нос, мешая сыну пройти в комнаты с письмом. Явно хотелось узнать - что там?
Но сын круто развернулся, обошел его боком, не глядя, и прошел к себе.
Любезный друг!
Вы, конечно, решили, что окончательно укрылись от нас в своих псковских вотчинах - среди темных лесов, провинциальных леших и босоногих колдуний, которые, возможно, втайне милы Вашему сердцу. И, быть может, Вы решили, что Вас здесь все забыли и сами имеете право на беспамятство. Уверяю Вас - это не так! Вас здесь помнят и предаются этой памяти достаточно часто. Я даже могу сказать, что Белая Церковь, откуда я родом, как Вы знаете, казалась бы мне более пустой без этих, как бы случайных разговоров о Вас. С кем мы говорим? Ну, разумеется, с Александром, Вашим другом, который весь полон историй и впечатлений, так или иначе связанных с Вами, я даже ревную несколько - как много он знает того, что неведомо мне. Вам известно - существо я жадное до историй всякого рода, тем более связанных с близкими людьми. Мы с ним гуляем и вспоминаем.
Во всем прочем живу я здесь скучно, не светски, и уже поневоле тянет в Одессу - немного развлечься. Хотя как вспомню, что там не будет Вас, возвращение не кажется мне таким заманчивым. Я занята семьей и домом больше, чем обычно.
Что Вам сказать? Во-первых, не держите сердца на Него. Он - всего лишь чиновник, притом высокого ранга, это накладывает некоторые обязанности и формирует определенные склонности... И чин, и положение невольно мешают ему понимать людей, стоящих на других ступенях лестницы, сотворенной людьми и Богом, - паче людей, подобных Вам, и, согласитесь, у него может не быть на это - ни желания, ни досуга. К тому ж... могли быть некоторые причины, чтоб ему не хотелось вас понимать - не так?
А во-вторых... помните, что время вылечивает все - а Ваше одиночество, столь мрачное сейчас для Вас - может оказать Вам услугу важнейшую - и, естественно, непредвидимую теперь Вами... на том поприще, для которого, всем известно, Вы созданы. Я, во всяком случае, от всей души желаю Вам этого. К тому ж... Вы молоды и еще не понимаете, возможно, что порой, дабы не быть стертыми, некоторые впечатления должны избегать повторений. Впрочем... это все пустые наставления старшей - я ведь старше Вас!
– не обращайте внимания - надеюсь, все кончится, и Вы еще воротитесь к нам во всем обаянии Вашей личности и Вашего дара.